Сергей Снегов - Диктатор

— Спасибо, Семипалов! — сказал он горячо и сделал знак Матильде, чтобы вышла. — Отличная речь! Вы сделали больше, чем я мог ожидать.

Я не хотел, чтобы у него создалось превратное представление о моем реальном отношении к собственным поступкам.

— Вынужденная речь, Гамов. По-прежнему считаю, что мы совершаем большую ошибку. Но что сделано, то сделано.

Он засмеялся. Он показал мне смехом, что понимает, как мне было нелегко, и надеется, что, отступив в споре, я и дальше буду идти по предписанному пути. Все же он уточнил:

— Не считаете ли вы, что я должен выступить по стерео? И возвратиться к делам? Вам сейчас очень трудно…

— Трудно, да. Но еще трудней будет, если вы, преждевременно вернувшись, вскоре опять свалитесь. Самые важные события впереди, они потребуют вашего непосредственного участия. А что до эфира… Поблагодарить народ за веру в вас, конечно, нужно. Но не дольше того, что разрешат врачи. Говорить будете из этой комнаты.

Он сказал с волнением, которого не мог сдержать:

— Я сделаю все, что вы прикажете. Я верю в вас.

— Гамов, мы все слуги рока. Нас ведут силы, много мощнее нас. Даже не выходя из этой комнаты, вы остаетесь нашим руководителем. Нас ждут бурные дни, очень важно, чтобы вы встретили их не таким желтолицым и качающимся на ногах, как сейчас. Я не терплю вашего Сербина, но в одном поддерживаю его: если он приказывает вам есть, ешьте, если приказывает спать, спите.

Он опять улыбался.

— Уж если вы заодно с Семеном!.. Буду исполнять любые его команды, зная, что в них также есть и ваше настояние. — Я встал, он задержал меня. — Вы сейчас будете смотреть стерео? Давайте посмотрим вместе, что за рубежом.

Мы прошли в его маленькую приемную. На стене, против стола, висел стереовизор. Это было новшество последних дней, раньше Гамов смотрел новости из зала заседаний, если — как я — не ходил к Пеано либо к Прищепе, смонтировавшим у себя гигантские экраны. Перед стереовизором сидела Матильда, она, как все женщины, не могла оторваться от стереокартинок, что бы они ни показывали — любовную драму или военные трагедии. У стереовизора же сидел и Сербин, но лицом к двери к Гамову: прислушивался, что там совершается и не нужно ли ему спешить на вызов. И Матильда, и он вскочили, когда мы вышли из спальни Гамова.

— Сидите, сидите! — сказал Гамов. — Вы нам не помешаете.

— Пусть лучше уйдут, — сказал я. — Не все реплики, которыми мы будем обмениваться, годятся для широкого употребления. Понадобится, позовем их.

Матильда с сожалением бросила взгляд на экран и нехотя поднялась. Сербин понимающе кивнул — показывал, что после моего выступления вражды ко мне больше не имеет и согласен, что наши с Гамовым разговоры не для его ушей.

Исиро показывал вступление эшелонов помощи в Клур. Первая колонна машин проходила линию фронта. На пограничных валах, на брустверах батарей, на крышах домов, даже на деревьях вдоль дороги — везде были клуры, и военных среди них в этих прифронтовых местах было больше, чем гражданских. Меня беспокоила мысль, что генерал Арман Плисс сочтет появление эшелонов помощи равнозначным вторжению неприятельского десанта и встретит их не цветами, а огнем. Но я, видимо, преувеличивал глупость бравого генерала. Он хоть и отрицал публично саму возможность благотворительной помощи врага, но не отдал приказа отражать ее, буде она все-таки совершится. Солдаты цветов не держали, но зато орали во всю мощь глоток — и пересекающие границу машины отвечали ревом своих клаксонов. Я говорил, как мучительно давило на чувства то молчание, с которым эшелоны помощи двигались по Патине, Ламарии и Клуру. И сами машины не подавали сигналов, только глухо шуршали шинами по асфальту и тонко свистели дюзами, и люди, плотными стенами выстроившиеся вдоль дорог, мертво молчали — начиналось великое действие, и никто не знал, исполнится оно или замрет на полусвершении. Пересекут ли машины заветную линию, разделяющую враждебные государства, или миллионы «нет», брошенные в урны, погонят их назад.

Я потом узнал, что именно в тот момент, когда я закончил речь в эфире, минута в минуту к последнему моему слову, все водоходы, все водолеты, все поезда, все заводы в стране загудели и засвистели. Я, конечно, слышал и гудки, и свист, когда шел к Гамову со стереостанции, но в Адане мало заводов, а эшелоны помощи были далеко — рев гудков как-то не затронул меня.

Зато сейчас, сидя рядом с Гамовым, я полностью ощутил грандиозность перемен, свершившихся в считанные минуты. Дело не только в том, что замершие машины разом пошли. Еще впечатлительней был переход от мертвой тишины к грохоту, гаму, свисту и крикам. Эшелоны проходили линию фронта, надрывая клаксоны и свистки, а их встречали воплями — солдаты, подняв вверх импульсаторы, садили в небо синими молниями и орали, а жители, высыпавшие на границу, бросали в машины цветы, тоже орали и пели, пели и орали. Женщины, вырываясь из толпы, висли на подножках, взбирались на открытые платформы и на крыши, их подхватывала охрана. С каждым мигом, с каждой минутой движения по дорогам Клура и грохота машин, и возгласов встречавших, и визга женщин и детей, и цветов, бросаемых на водоходы, — всего этого становилось больше, все звучало громче, было все радостней. Великий праздник открылся в Клуре, он нарастал, разветвлялся на пересечениях дорог Клура, вливался в города, уже заранее охваченные ликованием, все ближе шествовал на Фермор, столицу одной из прекраснейших стран нашего мира.

Гамов толкнул меня. Мне показалось, что он сдерживал слезы.

— Семипалов! Неужели они и теперь смогут воевать против нас?

— Не сейчас, а после, — хмуро возразил я. — На дорогах неорганизованный народ, они счастливы, ибо их спасают. Но власть не у них, а у генерала Армана Плисса. А это типичный военный старой школы, то есть бестия, забронировавшая себя колючими заборами воинских приказов, защищенная бастионами понятий солдатской доблести, верности долгу, исторических традиций… Он не появляется в эфире, меня пугает его молчание.

— Он сказал, что не верит в нашу помощь, — напомнил Гамов.

— Самый раз поверить — помощь катится по дорогам его страны. А что если он ждет нашей помощи, чтобы поправить положение в тылу, а потом с удвоенной энергией двинется на нас? Захватит наши эшелоны, превратит наших водителей и охрану в пленных — это ведь равноценно выигранному сражению на поле, — и при этом никаких военных потерь, только прибыль. Вы заметили, что войска на границе по-человечески поприветствовали наши эшелоны, но ни один солдат не покинул своего поста? И граница снова закрыта, уверен в том. Генерал Плисс пропустил продовольствие, но нашим войскам дороги не даст. Он готов к новым боям.