Сергей Снегов - Диктатор

— Вот и закончил я интересующий вас отчет о событиях в моем родном мире. В этой связи у меня к вам много просьб и вопросов. Главная просьба — хочу детальней ознакомиться с вашим обществом. Оно далеко продвинулось в сравнении с нами. Ваши исполинские здания, гигантские самолеты, столько населения… Нельзя ли поездить по вашей стране, познакомиться с людьми, посетить театры и музеи?

Леон Сеговия был подготовлен к тому, что я задам эти вопросы.

— Ваши просьбы вполне естественны, но придется подождать. Ваша книга вызвала большой интерес у наших экспертов. Ее с увлечением читают, делают выводы — каждый по своей специальности. Вы сказали, что наше общество далеко превосходит все, чего вы добились. Но есть области, в которых вы обогнали нас. Наши энергетики и понятия не имеют о таком источнике энергии, как сгущенная вода. А ваше умение командовать циклонами, создавать по желанию дожди и засуху! Один эксперт сказал: «Голова кружится, как подумаешь об их успехах в метеоиндустрии!» Не меньше восторга у механиков вызывают ваши водоходы и водолеты, а особенно необыкновенное ваше оружие — электробатареи, вибраторы, импульсаторы… Та страна, которая овладеет подобной техникой, станет господствовать в нашем мире. Поэтому мы и держим вас в изоляции и даем неверные сведения о вашем здоровье. Утечка информации о том, что мы нашли в вашей кабине, и о ваших знаниях, может стать гибельной для приютившего вас государства.

— Приютившего или взявшего в плен? Оба определения меня не устраивают.

— Какое бы вы хотели?

— Я уже сказал — я ваш гость. И хочу, чтобы ко мне относились как к посланцу дружеского мира. Я прибыл к вам пока один…

— Надеюсь, ваш мир не готовит вторжения? — спросил он с беспокойством.

— Из последних страниц моей книги вы поймете, что у нас и не думают о вторжении. Но реальна перспектива регулярного общения. Я мог бы помочь наладить такое общение, если моя кабина сохранилась.

— Передам правительству ваши предложения и просьбы.

Я подошел к окну. Время шло к полудню. Солнце еще не появилось в проеме между двумя гигантскими зданиями, и улица пропадала в темной глубине. Я смотрел вниз, люди и машины там только угадывались, но не виделись. В противоположных окнах горели лампы. Меня одолевали сомнения. Все, что я говорил о себе как о госте в иномире, — заблуждение. Я здесь не гость, а узник. Их мир разделен на противоборствующие государства — вражда куда сильней нашей, ибо у нас не было разноязычия. Не хотят ли использовать меня для сведения своих внутренних счетов? Не держат ли меня в изоляции, чтобы я разрабатывал одной группе военных новое оружие против другой? Собираются воспользоваться моими знаниями, как козырной картой во взаимной убийственной игре?

И я с горечью думал, как странно повернулась моя жизнь. На своей планете я вместе с Гамовым привел наше общество, наконец, к вечному миру. А здесь мое появление подбавит огня в тлеющую борьбу, возможно, превратит скудный жар во всемирное пламя. Меня используют как пылающую головешку, брошенную в стог сена. «Великий миротворец!» — такой титул мне законно присвоили на родине. «Проклятый пришелец, творец истребительной войны!» — под таким названием мне войти в историю иномира. И мне примириться с таким поворотом? Или я уже не ученик Гамова?

Нет, думал я, нет! Я стою ровно столько, сколько реально стою. Узнать от меня больше, чем сам захочу открыть, никому не удастся. Усилить одну из групп для победы над другой — за кого вы меня принимаете? Есть хорошее слово, отвергающее все лукавые расспросы: не знаю! Не знаю ничего о наших механизмах, не знаю, для чего и как они применяются, понятия не имею, какова их конструкция! Вы же читали в моей книге, что кабина предназначалась не для меня, откуда мне знать, что в нее положили для вневременного межмирового рейса. Не надо, я не из тех, кто страшится занесенного кулака. И смертью не пугайте, все должны умереть, какая разница — немного раньше или немного позже? Да, пытка ужасна, я, как и все вы, благородные господа, побаиваюсь боли. Но есть вещи непереносимей телесной боли. О муках пыток никто не вспомнит после моей смерти. Боль умрет вместе со смертью, но память о предательстве будет беспощадно долго, мстительно долго преследовать меня и после смерти. Что перед этим ваши награды за предательство, ваше избавление от пыток? Честолюбие, говорите? Себялюбие, утверждаете? Ну, и что? Честолюбие происходит от чести, любить свою честь — что может быть выше? Любить лучшее в себе, то, что полюбили в тебе другие, — вот мое самолюбие. И это фундамент, на котором я устанавливаю свое величие. Я и перед такой формулой не остановлюсь — величие! И покажу величие вам, даже если придется извиваться под пытками палача.

Так я укреплял свой дух горячечными мыслями. Мой мозг пылал, рождая картины допросов, издевательств и пыток. Я почти реально переживал все, что воображал, — и всюду, во всех картинах, оставался тем, кем предназначил себе быть. И только устав, стал снова думать о другом исходе — может быть, правители этой страны склонятся на предложение о дружбе наших народов, может быть, увлекутся планами трансмировых рейсов. И тогда, передав им все, чего мы достигли, я совершу лучшее, что мог бы совершить, — и не будет больше причин горевать о неожиданной разлуке с родиной.

На другой день Леон Сеговия сообщил мне, что правительство готово выслушать мои предложения — надо идти в зал заседаний.

За порогом моей квартирки, из которой я ни разу не выходил все дни заточения, ко мне пристроились четыре охранника — два по бокам, два позади. На следующем этаже Сеговия привел меня в обширный холл, распахнул одну из дверей — около нее тоже стояли охранники — и пригласил:

— Зал правительства. Входите, пришелец из сопряженного мира.

В зале было полно сидящих людей. Все молча встали, когда я вошел, молча стояли, когда я проходил к указанному мне месту. Я позволил себе и некоторую свободу, чтобы продемонстрировать независимость. Вдоль торцовой стены на столиках под стеклом были выложены трофеи из кабины: пакеты с едой, отдельные механизмы и приборы, комплекты одежды и белья и особо оружие — переносные вибраторы, резонансные снаряды, тормозные жилеты и около десятка карманных импульсаторов с набором запасных разрядников. На полу у крайнего столика возвышался метеоаккумулятор с энерговодой. Я посмотрел на него и усмехнулся — уж этот-то механизм был излишним: в кабину не поместили — да он и не влез бы в нее — подвижный метеогенератор, а без него аккумулятор не мог ни вызвать настоящий дождь, ни даже убрать с близкого неба крохотной мороси.

Пока я обходил столики с трофеями, все в зале стояли и молча следили за мной. Вероятно, им казалось, что я, как хозяин всего этого добра, делаю оценку — все ли имущество в сохранности.