Эндрю Пайпер - Проклятые

— У меня тоже. Давай ты — первая.

— Эдди едет домой. Представляешь, паразит ты проклятый! Доктора говорят, что он выглядит лучше, чем они ожидали, так что я смогу за ним следить не хуже, чем они. Собственно, я в этой чертовой больнице только этим и занимаюсь. Он едет домой , Дэнни!

— Это замечательно, — сказал я, но вышло как–то слишком сентиментально и неискренне.

— Что, что?

— Я говорю — здорово, мать твою!

Уилла сразу успокоилась.

— Знаешь, он очень хочет тебя видеть.

— Я тоже.

— А какие новости у тебя?

— Вечером расскажу тебе лично, — ответил я. — Я тоже еду домой.

В аэропорту я как следует поел, впервые после того завтрака в буфете два дня назад. Фахитос и холодное пиво в мексиканском ресторане оказались необыкновенно вкусными, так что я заказал вторую порцию, еще и наполовину не расправившись с первой. А все мои мысли были заняты тем, как бы сократить время в дороге от аэропорта до Портер–сквер после того, как мы приземлимся. Возможно, стоило заказать место впереди, чтобы быть поближе к трапу. А может, имеет смысл зарезервировать автомобиль, чтобы не стоять в общей очереди?

Расправляясь с заказом, я пару раз чуть не расхохотался во все горло так, что пришлось прикрывать рот салфеткой, чтобы не обращать на себя лишнего внимания. Первый раз причиной была физиономия парня, который, когда я приехал, стоял за прилавком, а потом вышел, чтобы взглянуть на мой «Шевроле Импала». Он обошел вокруг автомобиля, и его лицо начало вытягиваться, когда он заметил сначала помятый капот, затем потрескавшееся стекло и, в довершение всего, отсутствие колпаков на колесах (я, кстати, этого не видел).

— М-да, похоже, не зря придумали страховку, — произнес он удивленно и нечаянно коснулся автомобиля. В тот же момент передний бампер отвалился с жутким грохотом.

Прибыл мой второй заказ. Я бы мог еще посидеть за столиком, однако уже объявили посадку и пора было идти в зону регистрации. Но я посчитал, что потребуется не более минуты, чтобы все–таки организовать себе такси. Я достал телефон и начал искать соответствующие службы, как вдруг он завибрировал у меня в руке.

Не входящий вызов и не текстовое сообщение. То самое приложение «домашний сторож», которое я скачал перед отъездом. На экране выплыло крупным планом изображение холла в моем доме.

Сначала показалось, что это просто какой–то сбой программы. Смотреть было не на что, потому что ничего и не было. Ничего тревожного, о чем стоило бы меня предупреждать.

Я уже собирался отключить приложение, как вдруг увидел, что дверь в холле начинает открываться.

Узкая лента ночной тьмы у края дверного полотна медленно расширялась, дюйм за дюймом.

А телефон отчаянно посылал сигнал тревоги:

Несанкционированное проникновение… Несанкционированное проникновение… Проникновение…

В комнату вошла Эш. В той же самой униформе волонтера, в которой я ее видел в больнице, когда у меня прихватило сердце. Она посмотрела прямо на видеокамеру. Прямо на меня.

И помахала рукой…

Бегом спускаясь вниз, в зал терминала, я раз за разом пытался дозвониться до Уиллы. Отправил ей две эсэмэски, дал согласие на вызов 911, в соответствии с которым приложение должно было сообщить, что в дом забрались неизвестные, и в промежутках отбил Уилле еще три текстовых сообщения:

«УХОДИТЕ! НЕМЕДЛЕННО!!!»

«ОНА В ДОМЕ!»

«Я не шучу!»

Потом объявили о вылете моего рейса, двери терминала закрылись, по громкой связи объявили, что ожидают на борту последнего пассажира, мистера Орчарда… Мистера Дэниэля Орчарда. Я решил оставаться там, где находился, и попытаться сделать что–нибудь отсюда, прежде чем лишусь связи в небе. Однако я знал: единственное, что можно сделать, — это попытаться самому остановить Эш. Но я не мог ничего предпринять отсюда, из Детройта, поэтому все–таки бросился к дверям и затем в самолет. Когда я усаживался на свое место, спину мне прожигали возмущенные взгляды пассажиров.

Эти час сорок восемь гула турбин в ночи между Детройтом и Бостоном стали самыми мучительными в моей жизни. Впрочем, то же можно было сказать и о детстве, проведенном с Эш, и о самой преисподней.

Мое сердце тоже не забывало подбрасывать мне новые болевые ощущения, всем своим весом толкаясь в грудную клетку. Я изо всех сил старался сдержать стоны, но не раз думал, что все–таки проиграю этот поединок с нервами. Я с трудом подавлял отчаянное желание начать стучать по креслу впереди меня или оторвать в ярости от потолка кислородную маску. Меня останавливало только то, что в этом случае нам придется совершить посадку где–нибудь в Буффало или Олбани, а меня выведут из самолета в смирительной рубашке. Требовалось сохранять спокойствие, пока не доберусь до места. И там следует быть готовым — вот только к чему? Прежде всего, надо изменить правила игры. Пора прекращать размышлять над вопросом, чего хочет Эш. Словом, спокойно сидеть в кресле самолета мне помогали только эти мысли. И еще я постоянно перебирал в голове варианты, как заставить ее в кои–то веки хоть что–то почувствовать.

Едва самолет приземлился, я вновь стал терзать телефон. Хотел отправить повторяющиеся текстовые и голосовые сообщения, но затем отказался от всего этого и вновь принялся вызывать ее, пока к самолету не подали трап.

Я позвонил около двенадцати раз, прежде чем она все же ответила. Хриплым голосом. На заднем фоне послышался звук электрического звонка: приглушенная атмосфера какого–то учреждения.

— О, Дэнни! О, боже! Это… О, мой бог…

— Детка, успокойся, ладно?

— Черт возьми! Этого не могло случиться …

— Просто скажи мне, где ты.

— В больнице.

— Эдди?!

— Он прекрасно себя чувствовал. Все было замечательно . Никто не мог поверить, как быстро он поправляется. Когда сказали, что он может отправляться домой, видел бы ты , как он был счастлив! А потом я поднялась к нему в палату, чтобы принести чего–нибудь поесть, а он…

— Что?

— Он покинул нас, Дэнни!

Дикий вой. Это единственное словосочетание, которым можно назвать звук, который я издал. Громкий, короткий и тут же стихший, потому что я изо всех сил вцепился зубами себе в руку.

Стюардесса открыла дверь самолета, и пассажиры потянулись к своим сумкам в багажном отделении над головами.

— Уилла, — позвал я, когда, наконец, смог говорить членораздельно. — Как он нас покинул?

— Он ни на что не реагирует. Словно спит… Но он не спит. Я пыталась его разбудить! Пыталась ! Но не смогла!

— Кома. Он в коме?

— Они не говорят это слово. Но да — похоже на то.

Пассажиры столпились у выхода, многие бросали на меня любопытные взгляды. Они были рады, что уходят, оставляя странного чудака во втором ряду кресел наедине с его проблемами.