Виталий Чернов - Сын розовой медведицы

У-у-у-у... - приглушенно понеслось где-то поверху. Понеслось было и замолкло. Потом снова: у-у-у-у... - но уже громче, напористей и тревожней. Ветер гудел, рвался высоко над головой, не тревожа даже листочка на дереве, и это было очень странно и казалось необъяснимым. Над лагерем словно образовался какой-то прочный воздушный колокол, не пропускающий сквозь себя даже маленького дуновения ветра. Можно было подумать, что весь ураган, который разыгрывается в горах, вот так и пронесется поверху и потом снова все станет спокойно и тихо. Однако вместо этой надежды у людей стало появляться угнетающее чувство тревоги. Первой его высказала Дина. Она подошла к Федору Борисовичу и, глядя на него, со страхом сказала:

- Мне страшно. Я чувствую, что с нами что-то должно случиться.

Он посмотрел на нее с каким-то ранее не присущим ему замешательством:

- Да что вы... успокойтесь.

Но сам испытывал именно то же чувство. Ему тоже казалось, что должно произойти что-то из ряда вон выходящее, что неминуемо придет беда. "Это уже весьма странно, - подумал он, как ученый ища всему объяснение. Кара-Мерген подавлен, но его состояние понятно. А что же испытывает Николай? Неужели то же самое?"

Скочинский с невозмутимым видом собрал спальные мешки в шалаше, чтобы перенести их в пещеру. Коль уж, как говорит Кара-Мерген, будет акман-тукман, то шалаш от него не спрячет.

- Коля, - подошел к нему Федор Борисович, - что ты сейчас испытываешь?

- Я? - беспечно отозвался Скочинский. - Ничего. Кроме одного желания: по-медвежьи залечь на ночь в берлогу.

- Я говорю серьезно.

Скочинский вылез из шалаша, держа под мышками скатки спальных мешков.

- Ты насчет этого? - и покрутил головой, показывая вверх, где рвался и гудел ветер.

- Да. Насчет этого.

- Руководствуйтесь природой, говорит Сенека...

- Ты неисправим. Да можешь ты в конце концов не балагурить! рассердился Федор Борисович.

Скочинский заулыбался.

- Ну хорошо. Я испытываю чувство страха. Тебя это устраивает?

- Вот это я и хотел услышать. Ты понимаешь? Мы, оказывается, все испытываем одно и то же чувство. Только что Дина сказала, что она чувствует приближение какой-то беды. Я чувствую то же самое. Мы же ученые, мы должны разобраться... У тебя это чувство есть или нет?

- Есть. Поэтому я и лезу в берлогу и вас хочу с собой затащить...

- Значит, серьезно, есть?

- Да, серьезно, но не обязан же я паниковать?

- Черт возьми! - выругался Федор Борисович. - Это какое-то загадочное явление. Неужели вот эти изменения в природе так способны давить на психику?

- Очевидно, способны. Ведь прижимает же атмосферное давление к земле всяких мошек? Почему же оно не способно угнетать человека?

- Хм, - сказал Федор Борисович и отошел.

Вскоре ветровой шквал загудел ниже, и сразу все почувствовали холод.

- Вот пурга идет, - вяло сказал Кара-Мерген и еще раз посмотрел в сторону Верблюжьих Горбов, над которыми уже не висело облачко, а стояла тяжелая синеватая мгла.

Федор Борисович махнул рукой, указывая на пещеру. Все стали собирать оставшиеся вещи, понесли их в медвежью берлогу.

- Да мы здесь и зимовать можем! - уже громко кричал Скочинский, пересиливая рев ветра, несущийся с высоты.

Едва все влезли в пещеру, как перед нею со свистом пронеслась упругая волна воздуха. Она пригнула к земле траву, словно прошлась по ней огромным тяжелым катком. Небольшие яблоньки согнулись в дугу. Плоды и листья посыпались с них дождем.

- Прямо скажем, вовремя, - пробормотал Федор Борисович. - Такой ветер способен снести человека, как муху.

Дождавшись кратковременного затишья, Кара-Мерген выскочил к шалашу и принес охапку травы. Потом он заткнул изнутри лаз, оставив в нем лишь небольшое отверстие.

- Такая погода шибко опасная. Совсем пропасть можно. Я вот так один раз чуть-чуть не пропал. И вот ведь какое дело! Знал, скоро буран будет, прятаться надо, а силы нету, воли нету, голову какой-то туман кружит, страх берет. Я шибко боялся. Потом мало-мало ползал, ямку искал, прятался. Утром проснулся - хоть бы что!

- Высоко в горах мало кислорода, воздуха, - отвечал ему Федор Борисович, хотя и сам не знал точно, чем можно объяснить апатию и невольный страх человека перед наступлением снежного урагана. - А когда вот такая погода, воздуха становится еще меньше. Вы чувствуете, как мы все тяжело дышим сейчас? Атмосферное давление резко понижается. Вот это, очевидно, и вызывает в человеке угнетенное состояние.

А за пещерой уже бушевала метель - со свистом, с воем, с протяжным гудом. Под этот вой и гуд они все и уснули, тесно прижавшись друг к другу. Проснулись утром в белой тишине, в сказочно красивом мире, родившемся за одну ночь перед их каменным убежищем. Вокруг толщиной в два вершка лежал ослепительно чистый снег. Лежал и не плавился, хотя было тепло и солнце снова собиралось греть по-августовски. Федор Борисович и Скочинский, раздевшись до пояса, принялись играть в снежки, смеясь и радуясь, словно не надо было решать, что же делать в связи с угрозой Абубакира, словно вообще не было странного предчувствия беды перед снежной бурей, словно всегда было хорошо.

17

Утром действительно как-то все стало ясно. Тревожная весть, принесенная Кара-Мергеном, уже не вызывала того острого опасения за сохранность базы в долине и возможную вспышку эпидемии холеры в казахских стойбищах, какое она вызвала перед снежной бурей. Конечно, приезд в долину Черной Смерти Абубакира со своими воинственно настроенными жигитами, их угроза, их сообщение о холере серьезно осложняли дальнейшую работу экспедиции, но вывод и окончательное решение, как поступить, напрашивались сами собой. Вчерашнее предложение Скочинского было единственно верным и резонным. Он должен был спуститься с Кара-Мергеном в долину и попробовать убедить Абубакира, что никакого Жалмауыза - пожирателя людей в этих горах нет, а есть мальчик, безобидное существо, воспитанное зверями. Заразные болезни, время от времени вспыхивающие в аилах, никоим образом не могут быть им посылаемы, все это вымысел и заблуждение суеверных людей, подчас злобно настроенных муллами и недобитыми баями против Советской власти, несущей казахам грамоту, культуру и здоровье. Скочинский должен был также убедить Абубакира и тех, кто сопровождает его, что следует немедленно сообщить в Кошпал о появлении холеры, и тогда опытные табибы не допустят ее распространения на другие аилы. Так должен был сказать Скочинский Абубакиру и сделать все возможное и невозможное, чтобы выполнить перед людьми, попавшими в беду, свой долг ученого и человека.

Завтракали в пещере. Ели подогретое на костре архарье мясо и пили чай с пресными лепешками. Шалаш был разрушен шквалом, и остатки его теперь лежали под теплым, быстро таявшим снегом. Сойдет он, и снова зазеленеют травы, не убитые, а лишь освеженные; вздохнет туманом земля, и буйная альпийская зелень еще долго, до глубокой осени будет радовать глаз своей красотой и давать все необходимое зверю и птице.