Гарри Гаррисон - Спасательный корабль

То, что он успел прочесть, ему совсем не понравилось. Начало было знакомым — это были заметки, которые он сделал после катастрофического исхода своего романа с Ким. Как только отчаяние и злость немного схлынули, он набросал тогда еще кое-какие мысли о машине-распорядителе. Он помнил, что использовал эту идею в своей работе над искусственным интеллектом, — но помнил еще и то, что тогда же подумал, как это можно использовать для управления собственной личностью. Очевидно, он развил эту мысль дальше, в новую науку о сознании — судя по тому, что он прочитал в этом файле, получившем название «Зеномотерапия», это были скорее теоретические рассуждения, чем факты. Они выглядели не столь дикими и безумными, как дианетика, но в них явственно ощущалось, мягко выражаясь, нечто вроде подспудной мании величия. Читать это было неприятно — человек, который это написал, ему совсем не понравился.

Зная факты, легко принимать даже самые важные решения. О том, как ему теперь быть, Брайан размышлял всю последнюю неделю, а эта так называемая научная зеномотерапия оказалась последней каплей, заставившей его решиться. Он нажал кнопку вызова на столике у кровати. Через мгновение вошла медсестра.

— Вы не знаете, доктор Снэрсбрук еще здесь?

— По-моему, да — присматривает за установкой оборудования. Она переезжает в новый кабинет, который ей здесь отвели.

— Можно мне ее видеть?

— Конечно.

Сумерки сгущались, но Брайан не давал автомату включить свет — ему хотелось еще полюбоваться ими. Только когда небо стало совсем темным, он снял палец с мигающей красным огоньком кнопки. Шторы опустились, и загорелись лампы. Секунду спустя вошла Эрин.

— Ну что, Брайан, у тебя был трудный день? Почувствовал себя хуже?

— Да нет. Я был немного утомлен, но вздремнул, и все прошло. Как мои показатели?

— Лучше не бывает.

— Хорошо. Значит, вы можете сказать, что я на пути к выздоровлению и в здравом уме, если не считать навязчивой идеи, будто мне только четырнадцать лет, хотя на самом деле мне двадцать четыре?

— Кроме слов «навязчивая идея», все так и есть.

— А я хоть раз сказал вам спасибо за то, что вы для меня сделали?

— Вот теперь говоришь, и я тоже тебе благодарна и невероятно счастлива, что все так обошлось.

— Я не хочу вас расстраивать, доктор, но скажите, вас очень огорчит, если мы в ближайшее время прекратим эти сеансы восстановления памяти?

— Не понимаю.

— Скажу иначе. Меня вполне устраивает, какой я сейчас. Пожалуй, я хотел бы с этого момента подрастать сам. Становиться старше — понимаете? По правде говоря, мне не нравится то, другое мое «я» — то, которое тогда стерла пуля. Я согласен некоторое время продолжать сеансы, чтобы узнать, насколько повреждена моя память, есть ли такие вещи, которых я не знаю, хотя должен знать. Я хочу, насколько возможно, восстановить свое прошлое. Но как только вы будете удовлетворены, давайте на том и остановимся. Хотя я готов продолжать эксперименты, о которых вы говорили, — чтобы выяснить, могу ли я на самом деле взаимодействовать с внутренним процессором. Как вы на это смотрите?

Эрин Снэрсбрук была потрясена, но не показала вида.

— Ну конечно, заставить тебя никто не может. А сейчас спи. Давай еще раз поговорим утром. Это слишком ответственное решение.

— Знаю. Поэтому я его и принял. Ах да, еще одно дело. Но об этом можно и завтра.

— А что такое?

— Я хотел бы поговорить с адвокатом.

Беникоф подождал, когда Брайан кончит завтракать, и только тогда вошел в палату. Он завел разговор о его здоровье, о погоде, рассказал, как пытается ускорить решение суда о допуске в базу данных и что оно может быть получено уже через несколько часов, — и все время ждал, когда Брайан заговорит о том, что его интересовало. Но не дождался — это пришлось сделать ему самому.

— Мне звонила доктор Снэрсбрук, она очень встревожена. Она говорит, что ты хочешь прекратить сеансы восстановления памяти. Ты не хочешь рассказать мне, в чем дело?

— Знаете, Бен, это в общем-то касается только меня.

— Если это касается только тебя, тогда я ни о чем не спрашиваю. Но если это касается моего расследования или искусственного интеллекта, то это меня интересует. Ведь все это связано, верно?

— Вероятно, но от этого мне не легче. Я могу говорить с вами как с другом? Я ведь считаю вас своим другом.

— Мне это очень приятно. И мы были довольно близкими друзьями до того, как все это случилось. Тебе нелегко пришлось — скажу по совести, мало кто мог бы это перенести. Ты настырный ирландец, и это мне нравится.

Брайан улыбнулся:

— Спасибо.

— Не за что. И я буду рад, если ты мне доверишься. С одной оговоркой: не забывай, что я все еще руковожу расследованием по делу «Мегалоуб». Если ты скажешь что-нибудь такое, что будет иметь к нему отношение, это должно быть зафиксировано.

— Знаю, и я по-прежнему хочу помочь чем могу. Ради себя самого. Когда я вырасту — то есть когда я вырос, в прошедшем времени, — я изобрел искусственный интеллект. Потом его у меня украли, вместе с моей памятью. А теперь, когда я знаю, что искусственный интеллект может быть построен, я хочу это сделать — изобрести его заново, если понадобится. Но это хочу сделать я сам, а не кто-то другой под моим именем. Понимаете, что я хочу сказать?

— Сразу скажу — нет.

Оба рассмеялись. Брайан откинул одеяло, надел халат, сунул ноги в шлепанцы. Окно было открыто, он подошел к нему и долго стоял, вдыхая чистый морской воздух.

— Тут куда лучше, чем в Мексиканском заливе. Там слишком влажно и слишком жарко. Я так и не смог к этому привыкнуть. — Он уселся в кресло. — Попробую сказать по-другому. Представьте себе, будто то, что случилось со мной, — стрельба и все прочее, — случилось с вами. Вот вы сидите, тридцати семи лет от роду...

— Спасибо за комплимент. Скорее пятидесяти.

— Ладно. И как вам понравится, если я вам скажу, что вас когда-то стукнули по голове и что на самом деле вам семьдесят? Но что это ничего не значит, потому что у меня есть такая штука, которая пошурует у вас в мозгах и сделает так, что вам будет опять семьдесят.

Беникоф нахмурился:

— Я начинаю понимать, что ты хочешь сказать. Мне не хотелось бы оказаться в этом возрасте, не дожив до него. Если мне вернут мои воспоминания, это будет все равно что впустить мне в голову какого-то чужого человека.

— Вы сказали это еще лучше, чем я. Вот именно это я и чувствую. Если я узнаю, что в моей памяти есть дыры, что есть вещи, которые я должен знать, но забыл, — конечно, я хотел бы залатать эти дыры, поэтому мы будем продолжать сеансы. Но я хочу дожить до своего будущего сам, — не хочу, чтобы его вложили мне в голову в готовом виде.