Виктор Емский - Нф-100: Уровни абсурда

За жену он не переживал, так как она находилась под присмотром отца, служившего в другом московском полку, но встретиться с ней все равно хотелось. Причем в последнее время - все сильнее и сильнее...

Перед взором Захара возникло милое лицо жены, но вдруг оно куда-то исчезло, и вместо него нарисовалась ряса, под которой явно угадывалась тугая и желанная задница попадьи Варвары, помогавшей махать кадилом своему мужу (отцу Онуфрию) во время каждой службы.

Стрелец встряхнул головой и перекрестился.

Он представил себе церковь, построенную в честь Евлампия Затрапезного, которую посещал здесь регулярно, и перекрестился еще раз. Но это не помогло. Перед глазами опять всплыла обтянутая рясой роскошная задница попадьи.

Захар с ненавистью выругался матом и, подойдя к ближайшей бойнице, выглянул наружу. Там он ничего не увидел, поскольку Город окутала темная и безлунная ночь, а свет факелов выхватывал только верхнюю часть оборонного фаса. Тогда стрелец стал думать о новой городской стене.

Решено было строить ее, не разрушая старую, чтобы во время неожиданного нападения враг не смог застигнуть Город врасплох. По мере возведения каменных стен деревянные сносились, и потому Город даже во время строительства оставался мощной крепостью. Но не всегда удавалось следовать планам зодчего.

В некоторых случаях мешал этому рельеф местности. То бугор какой-нибудь обнаружится, то подпочвенные воды промоину явят. Поэтому небольшие участки старой стены тогда ломались сразу и на их месте тут же начинали класть камень. А возникшие в результате этого временные бреши усиленно охранялись. Особенно по ночам. Ибо каждый на Руси знает - время мирное предшествует военному. А когда придет военное время - не знает никто. Но оно все равно приходит. Причем, как правило, неожиданно. Вот в таком месте и стоял на страже Захар.

Царский зодчий ответственно относился к своей работе, но все равно, опоясать город стеной - не варежки сшить. Потому строительство шло тяжело. То дожди мешали, то бояре, кравшие казенные деньги чуть ли не на лету...

Стрелец подумал о том, почему зодчего звали Конем, и решил, что это не имя и не фамилия. Ибо, у какого же православного человека в роли отца могло появиться это копытное животное? Скорее всего, "Конь" - прозвище. И если принять во внимание, что царского зодчего вряд ли обзовут так за то, что он ржет как лошадь или вместо вина кушает овес, сам собой напрашивался вывод о некоторых других качествах Федора. И эти качества, а точнее - одно из них, не имело никакого отношения ни к количеству его конечностей, ни, тем более, к зодчеству.

Захар представил себе коня во всех анатомических подробностях и хмыкнул. Потом сплюнул через левое плечо и принялся неистово креститься, попутно ругаясь матом. Видимо, ему действительно сильно не хватало любви и ласки, а если выразиться конкретнее - жены...

На стыке старой и новой стен зияла брешь и потому защищала этот проход пушка. Она стояла внизу и сейчас служила центром веселья. Стрелец подошел к боковому краю настила и заглянул в провал. Внизу ярко горел костер, метались какие-то тени и слышались пьяные голоса. Это отдыхали пушкари.

Захар, ворочая сухим языком, с завистью смотрел на блики шустрого пламени.

Пушка была совершенно новым орудием и стреляла чугунными ядрами величиной с хорошую репу. Командовал там иноземец, один из нанятых царем Борисом. В последнее время их все больше и больше стало появляться на Руси. Царь считал, что кое-чему можно поучиться и у иноземцев. Хорошо это или плохо - Захар не знал. Но отдавал должное опытному начальнику пушкарей, которого смешно называли "канониром".

Был тот канонир веселым и крепко пьющим испанцем, отчего подчиненные ему пушкари радовались жизни, и сами не просыхали вместе со своим наставником. Звали его странно для русского слуха - Хулио Мадильо.

Захар от нечего делать стал у себя в голове перекатывать на всякие лады чужеземные имя с фамилией. Через несколько секунд из фамилии совершенно неожиданно исчезла буква "а" и вместо нее появилась "у". Захар, удивленно задрав брови вверх, хрипло рассмеялся. Ему захотелось исправить имя таким же образом, но после минутного раздумья он догадался, что этого делать совсем не нужно, потому что в имени и так все было в порядке. Прокрутив новое выражение у себя в мозгу, Захар ударился в скрипучий конвульсивный смех.

Отсмеявшись, он вытер кулаком выступившие из глаз слезы и вспомнил утро.

У одного из пушкарей - Сеньки Акимова - случились именины. Поскольку Сенька был давним другом Захара (и соседом, к тому же, по слободе), он пригласил стрельца на праздник, устроенный по этому случаю.

Пили долго и много, а под конец испанец Хулио притащил маленький бочонок кальвадоса. Напиток оказался вкусным, но вот похмелье от него было тяжким. Хотя, если разобраться, все дело не в этом. А дело в том, что Захар в нынешнюю ночь на стражу не собирался. Он должен был заступить только завтра, причем совсем в другое место. Но в самый разгар именин прибежал десятник Минька Хомяк (холуй полусотника Василия Кривого) и сообщил, что Захару сегодня придется охранять верхнюю часть старой деревянной стены. Вот таким образом стрелец и оказался на посту, хотя совсем этого не ожидал.

Захар вдруг понял, что ему стало совсем невмоготу. Он опустился на колени, осторожно на четвереньках подполз к провалу и, свесив голову вниз, крикнул, обращаясь к веселым языкам пламени:

- Хулио, мурло твое гишпанское! Эй, Хулио!

- Кто там ругается? - донесся пьяный голос Сеньки.

- Да это я, Захар, - ответил стрелец. - Меня тут старую стену сторожить заперли. У вас там случайно похмелиться ничего нету?

- У нас все есть, - ответил Сенька. - Но как я тебе подам? Взлететь мне, что ли?

- Я сейчас спущусь, - с готовностью сказал Захар

- Вот дурень! - воскликнул Сенька. - Хочешь пост бросить и отправиться за это на каторгу? Сиди уж там. А утром, как сменишься, приходи. Похмелим непременно!

- Креста на тебе нет! - разочарованно сказал Захар, и отполз к ближайшей бойнице.

Он тут же со злостью вспомнил полусотника Ваську Кривого, загнавшего его на самый гиблый пост. Разве это служба? Вон, другие стрельцы его полусотни посменно охраняют одни из городских ворот. Вот это стража! До утра спи - сколько хочешь. А как попрет народ на рынок, знай, обдирай крестьян как липку! Всегда сыт будешь и есть чем с полусотником поделиться...

Захару подумалось, что в жизни ему никак не везет. Мало того, что полк его оторвали от сытой и беспечной столичной службы, так еще и полусотник почему-то взъелся лично на него. Даже самопал запретил брать с собой на службу!

Правда, стрелец особо не горевал по этому поводу, так как огнестрельное оружие было тяжелым и таскаться с ним в мирное время совсем не хотелось. Но запрет на его ношение выглядел все равно обидным, и потому Захар чувствовал себя опальным.