Дин Кунц - Франкенштейн: Мертвый город

Карсон бросила взгляд на Майкла, он поднял брови, и она решила добавить немного правды, чтобы увидеть, что из этого выйдет.

— Мы охотимся на монстров.

Три ковбоя притихли, взвешивая ее слова, бросая взгляды друг на друга. Падающий мягкий тихий снег, пар от дыхания в холодном воздухе, огромные темные деревья, медленно покрывающиеся белым, вдоль улицы… Их спокойная реакция на ее странное заявление говорила о том, что они пережили что-то, отчего охота на монстров стала казаться им таким же приемлемым занятием, как и любое другое.

— Что вы видели? — спросила она.

Безымянный ковбой сказал своим приятелям:

— У них есть пушки. Значит, они, должно быть, как мы. Им нужны пушки.

— Клинт прав, — сказал Арвид. — Тем машинам-убийцам пушки не нужны. Мы видели, что они могут делать без пушек.

Майкл сказал:

— Машины?

В отличие от Арвида и Клинта, Тиг не опустил дробовик.

— Они выглядят как настоящие люди, но ими не являются. Чувствую, что они нечто вроде Терминатора, только еще необычнее.

— Космические пришельцы, — заявил Арвид.

— Еще хуже, — сказала Карсон.

— Не знаю, что может быть хуже.

Тиг сказал:

— Мэм, хотите сказать, что знаете, кто они такие?

— Нам надо уйти с улицы, чтобы обсудить это, — предложила Карсон. — Мы не знаем, кто в любой момент здесь может появиться. Клинт прав — вы и мы — мы на одной стороне.

— Возможно, — сказал Тиг.

Она указала на дом, расположенный глубоко в деревьях, и все припаркованные машины на подъездной дорожке, фары которых светили в разных направлениях.

— Кажется, вам нужно защитить это место. Жена, которую ты упоминал — она там?

— Да, там.

— Как ее зовут?

— Калиста.

— Ставлю, что Калиста примет решение по поводу нас с Майклом в пять раз быстрее, чем ты. Должно быть, ей не помешало бы тебя иногда шлепать по заднице, чтобы ты принимал решения быстрее.

— Я осторожный. Ей это нравится.

— Ей приходится.

Они снова принялись играть в гляделки, и после того, как в уголке рта у Тига возникло подобие улыбки, он опустил дробовик.

— Хорошо, вооружайтесь. Пойдем со мной, обменяемся информацией, посмотрим, сможем ли мы все выбраться живыми из этой передряги.

Арвид вернул «Эрбен Снайпер».

Майкл залез на пассажирское сидение «Гранд Чероки», а Карсон снова устроилась за рулем. Когда она зажгла фары, Арвид и Клинт уже вернулись на свои караульные посты, исчезая в снеге и кустарнике.

Она проехала вперед вдоль уступа дороги и повернула направо, на подъездную дорожку, следуя за Тигом, который уже прошел половину пути до дома.

Припарковавшись за последним внедорожником в караване, Карсон увидела, что впереди было больше автомобилей, чем она думала поначалу, не меньше дюжины. Участок оказался больше, чем казался с улицы. Единственная полоса асфальта искривлялась после дома к низкому зданию, возможно, сочетанию гаража и мастерской.

Когда она вышла из «Джипа» то услышала, что двигатели некоторых других автомобилей работают на холостых — они освещали фарами снежную ночь. Кое-где в тенях между машинами парами стояли люди, тихие и бдительные.

Пересекая двор к переднему крыльцу, Карсон сказала Тигу:

— Эти люди — ваши соседи?

— Нет, мэм, — сказал Тиг. — Мы принадлежим одной церкви. Мы были на семейном собрании, которое проходит один раз в месяц в придорожной закусочной, принадлежащей мэру Поттеру, когда эти пришельцы — или чем бы они ни были — напали на нас. Мы потеряли троих хороших людей. Не детишек хотя бы, спасибо Господу.

— Какая церковь? — спросил Майкл.

— Церковь Всадников небесных, — сказал Тиг, когда они подошли к крыльцу. — Наши родные, которые умерли раньше — мы считаем, что они все проехали сегодня на небесных конях через врата Рая, но это не так сильно утешает, как должно бы.

Нэнси Поттер, жена мэра Рэйнбоу Фоллс, была поначалу недовольна расположением двадцати шести фарфоровых статуэток, стоявших на трех полках за стеклянной витриной в гостиной Поттеров. В течение часа ее недовольство превратилось в раздражение, которое выросло в злость, обострившуюся до ярости. Если бы фарфоровые статуэтки были настоящими людьми, она бы их всех убила; она бы выпустила им кишки, оторвала головы и сожгла.

Если бы настоящая Нэнси Поттер не была мертва, эта Нэнси Поттер избила бы ее до смерти — прежде всего, за то, что та купила эти статуэтки. Три полки с двадцатью шестью фарфоровыми фигурками просто невозможно было привести в порядок так, чтобы они радовали глаз. Во-первых, когда она пыталась расположить одинаковое количество на каждой полке, то лучшим вариантом было: девять, девять, восемь. Во-вторых, идеальным количеством для каждой полки, чтобы гарантировать, что она не будет выглядеть слишком пустой и слишком нагруженной, было двенадцать. Она могла заставить их выглядеть сносно при одиннадцати на полку, но для этого ей все еще не хватало семи статуэток. Настоящая Нэнси Поттер, очевидно, не беспокоилась о необходимости наличия симметрии во всем, о порядке и балансе.

Каждый Член коммуны понимал, что идеальная симметрия, абсолютный порядок, баланс и согласованность были важными правилами. Множество важных правил, ни одно из них не было более важным, чем другое: постоянная концентрация, эффективность, безусловное равенство, согласованность, покорность Создателю коммуны, принятие холодного рассудка и отторжение сентиментальности…

Настоящая Нэнси Поттер была типичным человеком, недостаточно концентрирующимся, неэффективным. Что уж говорить о сентиментальности! Эти двадцать шесть фарфоровых статуэток были ангелами. В течение часа, которые репликант Нэнси потратила, пытаясь навести симметрию на полках, росло ее отвращение не только к отсутствию порядка, но и к этим всем слащавым, сентиментальным, безвкусным, бессмысленным ангелам в их приводящих в бешенство позах тупого притворного поклонения и тупой самодовольной набожности. Они — оскорбление разума, удар по интеллекту и преступление против эффективности. Если бы настоящая Нэнси Поттер была здесь, Член Коммуны Нэнси избила бы ее до смерти, но до этого впихнула бы всех этих долбаных фарфоровых ангелов в долбаный рот женщины или в какое-нибудь другое долбаное отверстие.

Раздраженная, она кинула двух ангелов на пол и топтала их, пока они не стали бесполезным мусором. В результате осталось двадцать четыре фигурки, по восемь на полку: баланс. Они, тем не менее, все еще оставались ангелами, да и полки выглядели слишком пустыми, чтобы радовать глаз. Она сорвала еще две фарфоровые фигурки с витрины, кинула на пол и топтала их, топтала, а затем еще две, и еще две. Уничтожение этих слезливых безделиц принесло ей интеллектуальное удовлетворение, огромное удовлетворение, сокрушение таких примитивных символов полного невежества. Она презирала их, эти мерзкие маленькие крылатые тотемы, она ненавидела их, и она ненавидела глупых людей, которые их коллекционировали. Они должны умереть, всех до одного невежественных людей необходимо ликвидировать, потому что с ними умрут и их идиотские фантазии, их дебильные, неразумные, иррациональные, глупые, тупые, безрассудные, слабоумные, незрелые убеждения, идеи и надежды. Все до одного самодовольные, самообманывающиеся мужчины, женщины и дети должны умереть — особенно, дети, они хуже всего, эти мерзкие выделения от невообразимо грязного биологического процесса — их всех нужно растоптать, растоптать, разломать, раздробить, ИЗМЕЛЬЧИТЬ ДО МЯСНОЙ ПАСТЫ!