Сергей Лукьяненко - Красная машина, черный пистолет (сборник)

Отличная броня, ничего не скажешь. Как в банковском сейфе.

Сейф! А если… Дик полез в карман: есть, нож на месте.

Дик прикоснулся лезвием к двери и нажал пальцем секретную кнопку. Лезвие вошло в сталь, как в хлебную корку. Все-таки изобретательный народ, эти бандиты. Живут в ногу со временем.

Тяжелая стальная пластина вывалилась из дверного проема с тяжелым колокольным звоном, и Дик, пригнувшись, пролез в рубку.

Невольный холодок пробежал по спине при виде искромсанных тел и развороченных приборов. Нет, это только экипаж. Тэдди нет среди них. Стивена тоже. Куда же они подевались? Не провалились же сквозь…

И вдруг Стрикленд изо всех сил стукнул себя кулаком по лбу. Черт подери! Дурак несчастный! Разиня…

Лейтенант рванул кольцо люка с надписью «Только при аварии» и кубарем ввалился в гермоотсек. Так оно и есть!

В стойках стояло четыре скафандра вместо шести.

– Очнитесь же, дядя Чарли, очнитесь! Перестаньте спать, слышите?

Солсбери открыл глаза и удивленно посмотрел на женщину:

– Что с вами, Джой? Я не сплю. Я просто думаю.

Джой смутилась. Судорожно сжатые у груди руки опустились.

– Извините, дядя Чарли, я подумала… Мне почему-то стало страшно.

– Ты решила, что старая развалина Солсбери, мягко говоря, дал дуба?

– Нет, но… Вы были очень бледны.

– Ну, ладно, ладно. Садись. Расскажи мне что-нибудь.

Джой села на свое любимое место – в большое надувное кресло недалеко от стола доктора. Она забралась в него с ногами, в уютное, мягкое, от которого пахло детством. Сколько раз она сидела здесь, в полумраке готического кабинета, и смотрела на суматошную фигуру в белом халате. Она знала уже тогда: чтобы достать интересную книжку с картинками с самой верхней полки стеллажа, достаточно нажать на белую полоску, ползущую снизу вверх по ребру стойки, стеллаж уйдет вниз, остановившись именно там, где нужно.

Но когда Солсбери работал, его почему-то не устраивала автоматика. В кабинете появилась нелепая и неустойчивая стремянка. Солсбери колдовал за своим столом, а Джой ждала. Это был настоящий праздник, когда дядя Чарли, ошалело выскочив из-за стола, с невероятной ловкостью забирался на самый верх своей стремянки. Он взлетал, как большая взъерошенная летучая мышь, которых она любила ловить вместе со своими товарищами вечерами в пещерах над океаном.

Только у дяди Чарли были белые крылья – полы халата.

Когда Джой была уже взрослой, она спросила у доктора Солсбери, почему он пользуется своим опасным приспособлением, вместо того чтобы использовать нехитрую механизацию стеллажа. Она была тогда студенткой университета, без пяти минут биолог, исправно посещала все заседания клуба «Новое в новом» и была яростной противницей всего устарелого.

И она так и не поняла, что хотел сказать смутившийся доктор:

– Ты знаешь, Джой, эта машина работает слишком медленно… Не хватает терпения…

Она поняла это только тогда, когда писала первую самостоятельную работу: что-то не клеилось, она злилась, ей немедленно, позарез нужен был справочник по радиоактивным мутациям, все внутри кипело, а эти треклятые полки ползли вниз с тупым равнодушием, и Джой сама не заметила, как взлетела по шаткой стремянке на опасную высоту, чтобы опередить этот невыносимый скрип…

– Что же ты молчишь, Джой?

Джой откинулась затылком на спинку, и кресло приняло ее голову, как большая мягкая ладонь.

– Не знаю… Звонил Рэчел и сказал, что нам осталось четыре часа на раздумья.

– Четыре часа?

– Да. Почему именно четыре, не знаю. Рэчел сказал, что это слова мистера Дуайта. И улыбнулся так, словно его щекочут под мышками.

– Непонятно… Неужели Тэдди вернулся? Ведь идут всего третьи сутки. По моим расчетам, они сейчас только подлетают к Юпитеру…

– Нет, дядя Чарли. Тэдди еще не вернулся… У них нет СД, я уверена. Но что-то случилось. Потому что Рэчел говорил о каких-то непредвиденных обстоятельствах.

– Какие могут быть еще обстоятельства?

– Рэчел сказал буквально так: «Мистер Дуайт глубоко сожалеет, но непредвиденные обстоятельства вынуждают его потребовать вашего окончательного решения немедленно. Срок – четыре часа. Я жду звонка».

– Остановись, мгновенье!..

– Что вы сказали?

– Ничего, Джой, это я так.

Солсбери уперся в лежащий на столе фолиант ладонями и пытливо вгляделся в лицо женщины:

– Ну и что ты собираешься ответить Дуайту, Джой?

– Я? Сто тысяч раз «нет». Люди живут не затем, чтобы сдаваться.

– Не затем, чтобы сдаваться… Ты права, девочка. Вся беда только в том, что тебя никто ни о чем не спросит.

– Почему?

– Я, кажется, знаю, почему именно четыре часа дал нам Дуайт. Вернее, я вижу… Необузданные фантазии параноиков удивительно однообразны и примитивны.

– Я не понимаю, дядя Чарли… Ой!

В кабинете погас свет. Все реальные предметы мгновенно канули в темноту, и среди растерянности и испуга возникло то острое чувство, которое бывает у человека, сидящего в чернильной тропической ночи у кромки океанского прибоя, а красное лезвие месяца угрожающе медленно выдвигается из пучины…

Джой поняла причину нарастающего тревожного свечения: в темном кабинете разгоралось оживленное неведомой силой люминесцентное панно.

Словно в бредовом сне, сдвинулись раскаленные цветные плитки мозаики, и мгновенно изменилась ее суть. Фауст на мозаике поник и сжался, засветился бледно-серым. Как трагедийная маска античного театра, страхом и мольбой исказилось его лицо. Фигура Мефистофеля наливалась багровыми, рубиновыми, алыми, малиновыми тонами – вплоть до засасывающей, топкой глубины крапп-лака, – и оттенки красного побеждали другие цвета.

Было страшно, когда стилизованное, поделенное на плоскости лицо Мефистофеля дернулось, как деталь механизма, давно не бывшего в употреблении, и со стеклянным звоном заострилось в издевательской улыбке. Он поднял руку и указал негнущимся пальцем на цифру «4», проступившую в ощутимой объемности фаустовой кельи.

Мозаика замерла, и вспыхнул свет.

– Представление окончено, – скорбно усмехнувшись, констатировал Солсбери. Он потер уставшие от напряжения глаза.

Джой перевела дух.

– Дядя Чарли… Что это такое?

– Видишь, девочка, это почти сказка, которая, как все сказки, начинается со слов «Жил да был…». Так вот жил да был злой человек, одуревший от своих миллиардов, плохо ему было – не спал он и не ел, все думал, куда свои миллиарды деть. Все ему наскучило, даже игра в крестики-нолики, потому что она напоминала ему скучную игру «президент-преступник». И вот однажды, на беду всем, он прочитал «Тысячу и одну ночь». Завидно ему стало. Задумал он сказочных султанов и злодеев переплюнуть. Взял и построил Биоцентр, который должен был затмить все чудеса Шехеразады… И, по-моему, затмил.