Дмитрий Емец - Почтовая голубица

Дочитав до этого места, Коралла громко плюнула, покосилась на Одуванчика и продолжила:

«Так что, бабуся, я пока не женился и не собираюсь... Ну чего тебе еще написать? Ты пишешь, чтобы я скорее приезжал или забрал тебе к себе, а то ты не доживешь и похоронить тебя будет некому. Ничего, бабулька, доживешь, ты у меня старуха крепкая, а забрать тебя не могу, потому что тут ты будешь не устроена, да и климат не тот. Приехать тоже не могу, потому что билеты стоят дорого да и далеко ехать. По этой же причине, что денег мало я и не помогаю тебе матерьяльно. За это ты меня, бабуся, прости.

Ну вот и все, теперь я закругляюсь, потому что весь лист уже написал. Нужно идти бурить дыру.

Твой внук Сережа.»

Письмо прочитано, а Одуванчик все сидит на диване с умиротворенным и счастливым лицом. То же письмо она слушала и вчера, и на прошлой неделе. Если бы не было ей письма, то совсем извелась бы она от беспокойства, а так ничего, можно жить. Жаль, только глаза не видят, даже почерка сережкиного не различить. Ну да ничего, Коралла прочтет, хотя тяжело с ней, с Кораллой, ну да ничего, Бог ей судья.

Потом старухи ужинают. Одуванчик жует, глотает, но вкуса не ощущает. Она снова в мечтаниях.

— Коралла Алексеевна, лапочка, напишем ответ? — робко спрашивает она.

— Да станет он их читать, держи карман! — с добродушным дребезгом в голосе отвечает Коралла.

Одуванчик вздыхает, но не настаивает, только спрашивает:

— А адрес вы правильно заполнили?

Коралла шевелится, но беззлобно. На сегодня она уже отгремела.

— Первый раз, что ли? — ворчит она.

Через час Одуванчик вновь приходит в беспокойство и семенит к Коралле.

— Давно чего-то от Сережки новых писем не приходило! Уж не случилось ли чего?

— Накаркаете тоже... Мужики они писать не больно-то. Ничего пришлет, не денется, — отвечает Коралла.

Так проходит этот день, один из множества мартовских дней. Таким же был февраль, январь, таким же, если доживут, будет и май.

Вечером, когда Одуванчик засыпает, Коралла тихо заглядывает к ней в комнату. Простояв некоторое время в дверях, она идет на кухню, берет лист бумаги и, почти не размышляя, начинает писать:

«Дорогая бабуся!

Вот снова пишу к тебе письмо, потому что знаю, что ты вся уже извелась. Здоровье у меня по-прежнему хорошо, ничего не болит, даже простуды и те не липнут...»

Пишет Коралла увлеченно, даже, пожалуй, вживаясь в образ. Впрочем, уж что, а рука у нее набита. Какое это письмо? Тридцатое, пятидесятое? Она уже и со счета сбилась.

Никого, кроме внука, нет у Одуванчика. А внук семнадцать лет уж как уехал в Якутию бурить там скважины, да и сгинул. Ни письма, ни открытки, ни звонка. Пробовала Коралла выяснять, да разве что выяснишь? Отвечают «адресат выбыл» и точка.

То ли забыл внук бабку, то ли сел, а, скорее всего, давно уж помер. Дело известное, северное — напился пьяным, заснул на морозе, вот и готов покойник. А зашибать-то Серега и раньше любил.

Закончив писать, Коралла зевает и, перечитав письмо, прячет его в один из старых конвертов. Потом встает и, гулко переваливаясь каменными пятками, идет спать.

март 2001