Орсон Кард - Игра Эндера. Голос тех, кого нет

Ребенок шевельнулся, прервав ее размышления. Валентина оглянулась, увидела, что вдоль причала к ней идет Эндер со старой сумкой на плече, и сразу же поняла, зачем он взял ее: он хочет поехать с ней на сондринг. Она не знала, рада или нет. Эндер будет вести себя спокойно и ненавязчиво, но он не может скрыть своего блистательного понимания человеческой природы. Посредственности не обратят на него внимания, но лучшие, те, кого она хотела заставить рождать собственные мысли, неизбежно пойдут за этим мощным подледным потоком, будут улавливать намеки, сделанные Эндером. Результат получится впечатляющий, тут сомнений нет (в конце концов, она сама не раз обращалась к его помощи), но это будут мысли Эндера, а не самих студентов. Это как раз то, чего она хотела избежать, когда придумала сондринг.

Но она не откажет ему, когда он попросит. Если по правде, она счастлива, что он захотел поехать. Конечно, она любит Джакта, но как же недостает ей той постоянной близости, что царила между ней и Эндером до того, как она вышла замуж. Пройдут годы, прежде чем между ней и Джактом установится подобная близость. Джакт тоже знал это и мучился: муж не должен оспаривать с шурином любовь своей жены.

— Привет, Вэл, — сказал Эндер.

— Привет, Эндер. — Они одни на пристани, их никто не слышит, можно назвать его привычным, детским именем; и какое ей дело до того, что для всего остального человечества это имя давно стало символом зла?

— А что ты будешь делать, если твой кролик решит выпрыгнуть из норки во время сондринга?

Она улыбнулась:

— Папа завернет кролика в шкуру скрики, я стану петь глупые песни северян, а у студентов появится много свежих мыслей о влиянии материнства и младенчества на ход мировой истории.

Какую-то минуту они смеялись вместе, и вдруг Валентина поняла (она не знала, откуда пришло это убеждение), что Эндер вовсе не собирается ехать с ней, что он сложил свою сумку, потому что покидает Трондхейм. Он не хочет брать ее с собой. Ее, Валентину. Слезы навернулись на глаза, внутри стало странно пусто. Он протянул руки и обнял ее, как прежде, как всегда, но теперь мешал живот, и объятия получились неловкими и неуверенными.

— Я думала, ты останешься, — прошептала она. — Ты отказывался, ты говорил «нет» на все приглашения.

— Сегодня пришло такое, что я не смог отказать.

— Я могу родить ребенка на сондринге, но не на пути в другой мир.

Как она и догадывалась, Эндер и не думал звать ее.

— Девочка будет ослепительной блондинкой, — улыбнулся Эндер. — Она, пожалуй, не приживется на Лузитании. Там все — потомки бразильцев, черные, как тараканы.

Значит, он летит на Лузитанию. Валентина мгновенно сообразила почему: вчера вечером в программе новостей сообщили, что свинксы убили одного из ксенологов.

— Ты сошел с ума.

— Не окончательно.

— Ты знаешь, что произойдет, если люди узнают, что тот самый Эндер отправился на планету, где живут свинксы? Да они распнут тебя!

— Они распяли бы меня и здесь, если б знали, кто я. Обещай не рассказывать им.

— Ну что хорошего даст им твой приезд? Он будет мертв уже двадцать лет, когда ты приедешь.

— Большинство моих клиентов успевает как следует остыть к тому времени, как я начинаю Речь. Главное неудобство бродячей жизни.

— Я надеялась, что больше не потеряю тебя.

— А я знал, что нам придется расстаться, в тот самый день, когда ты встретила Джакта.

— Ты должен был сказать мне! Я не стала бы…

— Поэтому и не сказал. Но ты ошибаешься, Вэл, ты все равно поступила бы так. И я хотел этого, очень хотел.

Ты никогда не была такой счастливой. — Он положил ладони на ее живот. — Гены Виггинов требовали продолжения рода. Ты должна родить не меньше дюжины.

— Те, кто заводит больше четырех детей, дурно воспитаны, те, у кого их больше шести, жадины, а если больше семи, значит, их родители просто варвары. — Она еще говорила, а в уме уже прикидывала, как лучше управиться с сондрингом: поручить все дела ассистентам, вовсе отменить поход или отложить его, пока Эндер не уедет.

Тут Эндер прервал ее размышления:

— Как ты думаешь, найдется у твоего мужа лодка для меня? Я хотел бы за ночь попасть на марельд, чтобы утром поймать челнок, который доставит меня к моему кораблю.

Эта спешка была просто жестокой по отношению к ней.

— А если бы тебе не была нужна лодка Джакта, ты бы и прощального письма не оставил.

— Я принял решение пять минут назад и отправился прямо к тебе.

— Но ты купил билет, а для этого требуется время.

— Совсем немного, если покупать корабль.

— Почему ты так торопишься, ведь путешествие займет десятки лет?

— Двадцать два года.

— Двадцать два! Так что для тебя значат несколько дней?! Почему ты не можешь подождать месяц, пока не родится ребенок? Увидел бы ее.

— Через месяц, Вэл, у меня наверняка уже не хватит мужества оставить тебя.

— Так не уезжай! Что тебе эти свинксы? По-моему, твоей истории с жукерами достаточно для одной человеческой жизни. Оставайся, женись, заведи семью, как я. Эндер, ты открыл звезды для колонизации, оставайся и попробуй плоды дерева, которое когда-то посадил.

— У тебя есть Джакт, у меня — только компания несносных студентов, стремящихся обратить меня в кальвинизм. Мой труд еще не завершен, и Трондхейм — не мой дом.

Валентина услышала обвинение в его словах: «Ты пустила корни в этом мире и не задумалась, смогу ли я жить здесь». «Но тут нет моей вины, — хотела ответить она, — ты уезжаешь, ты бросаешь меня, не я тебя».

— Помнишь, как это было? — спросила она. — Когда мы оставили Питера на Земле, а сами отправились на десятки лет вперед, на первую колонию, помнишь, губернатор? Как будто Питер умер тогда. Когда мы прибыли на место, он был уже стар, а мы оставались молодыми. Мы говорили по анзиблю со старым дядюшкой, со всемогущим Гегемоном, с легендарным Локи, но только не с братом.

— Насколько я помню, это была перемена к лучшему. — Эндер попытался свести все к шутке.

Но Валентина поняла его не так:

— Ты хочешь сказать, что за двадцать лет я тоже изменюсь к лучшему?

— Я думаю, мне будет еще хуже, чем если бы ты умерла.

— Нет, Эндер, это именно смерть. И ты будешь знать, что убил меня.

Он подмигнул:

— Ты это не всерьез.

— Я не стану писать тебе. С чего бы? Для тебя пройдет неделя или две. Прилетишь на Лузитанию, и компьютер выдаст тебе письма за двадцать лет от человека, которого ты оставил только неделю назад. Первые пять лет, конечно, будут полны горем, болью от потери, одиночеством, невозможностью поговорить с тобой, поделиться мыслью…

— Твой муж Джакт, а не я.

— И потом, что я смогу написать? Веселые маленькие письма про мою девочку? Ей исполнится пять, потом шесть, десять, двадцать, она выйдет замуж, а ты не узнаешь про все это, впрочем, тебе, наверное, будет все равно.