Орсон Кард - Игра Эндера. Голос тех, кого нет

Либо ничего не ответил. «Мудрое решение, — подумал Пипо. — Дона Кристан очень умная, очень обаятельная и, пожалуй, очень красивая женщина, но нельзя забывать, что прежде всего она монахиня ордена Фильос да Менте де Кристо, Детей Разума Христова и что невежество и глупость приводят ее в неистовство. Просто удивительно, сколько людей удалось исцелить ей от этих грехов одной силой своей ярости. Молчание, Либо, — правильная политика. От него ничего не будет, кроме добра».

— Я пришла сюда говорить не о ваших детях, — продолжила Дона Кристан. — Я здесь из-за Новиньи.

Доне Кристан не нужно было называть фамилию — Новинью знали все. Эпидемия Десколады закончилась всего восемь лет назад. Эта страшная болезнь чуть не уничтожила нарождающуюся колонию. А лекарство отыскали ксенобиологи, Густо и Сида, отец и мать Новиньи. Трагическая ирония заключалась в том, что биологи обнаружили причину болезни и создали вакцину слишком поздно, чтобы спасти себя, и оказались последними жертвами Десколады.

Пипо очень хорошо помнил, как маленькая девочка Новинья стояла в соборе, держа за руку губернатора Босквинья, а епископ Перегрино сам служил погребальную мессу. Нет, она не держала губернатора за руку. Картина, а с ней и тогдашние чувства всплыли в его памяти. Он вспомнил, как спрашивал себя: что она испытывает? Это похороны ее родителей, из всей семьи выжила только она, но люди вокруг радуются. Девочка так мала, что вряд ли может понять: эта радость и есть дань ее отцу и матери? Они боролись и победили, за оставшиеся им короткие дни отыскали путь к спасению, и все благодарны им, с ликованием принимают великий дар. Но для Новиньи… Ее родители умерли, как умерли раньше братья. Пять сотен погибших, сотня погребальных месс за последние шесть месяцев. Страх, скорбь, отчаяние владели всеми. Она хоронит мать и отца, ее страх, ее скорбь, ее отчаяние — такие же, как прежде, но никто не разделяет эту боль. Люди празднуют избавление от боли.

Он смотрел на нее, пытался угадать ее чувства, но только разбудил собственную боль, собственную скорбь. Дочь, Мария, семь лет. Ветер смерти унес ее. Опухоли, наросты, похожие на колонии мха, сморщенная, разлагающаяся кожа, из бедра растет что-то непонятное — не рука, не нога, а с черепа и ступней сползает плоть, оголяя кости. Ее маленькое, такое любимое тело расплывалось, таяло на глазах… Она не теряла сознания, все чувствовала, все понимала и молила Бога о смерти. Пипо помнил это, смерть и погребальную мессу по его дочери и еще пяти жертвам. Он сидел, нет, стоял на коленях вместе с женой и выжившими детьми и чувствовал, что люди в соборе едины, едины совершенно. Он знал, что его боль испытывают все, что, потеряв старшую дочь, связал себя с остальными узами общей скорби. Это немного утешало, за это можно было держаться. Иначе нельзя. Боль делилась на всех.

Маленькая Новинья ничего не знала об этом. Ей сейчас было хуже, много хуже, чем Пипо, ведь он не потерял всю семью, он был взрослым, а не ребенком, внезапно лишившимся всякой опоры в жизни. Горе не привязывало ее к общине, скорее наоборот — отделяло от остальных. Сейчас все радовались, кроме нее. Сегодня все благословляли ее мать и отца, а она тосковала по ним. Пусть бы они не нашли этого лекарства, а просто были живы, были с ней.

С того места, где он сидел, Пипо видел девочку и понимал ее одиночество. Как только это стало возможно, Новинья вынула свою руку из ладони губернатора. Месса шла, слезы девочки высохли, она сидела молча, пленница, отказывающаяся подчиняться тем, кто захватил ее. У Пипо сердце разрывалось от боли, но он знал, что не сможет, даже если очень захочет, скрыть радость оттого, что Десколада кончилась и уже не отнимет его детей. Девочка заметит, попытка утешить покажется ей насмешкой, еще больше ожесточит ее.

После мессы Новинья вышла из собора одна. Люди хотели как лучше, они повторяли, что ее родители, безусловно, святые, что они сидят теперь по правую руку Бога. Разве этим можно утешить ребенка? Пипо тихо сказал жене:

— Она никогда не простит нам этого дня.

— Простит? — Консессано не принадлежала к числу жен, понимающих мужа с полуслова. — Мы не убивали ее родных…

— Но мы так счастливы сегодня, правда? И этой радости она нам не простит.

— Чепуха. Она ничего не понимает. Новинья слишком мала, совсем еще ребенок.

«Все она понимает, — подумал Пипо. — Мария тоже все понимала».

За прошедшие восемь лет он встречал ее время от времени. Она была ровесницей его сына Либо, и, пока мальчику не исполнилось тринадцать, они часто встречались в школе. Пипо случалось иногда слышать ее ответы в классе, просматривать работы. Его поражали точность и завершенность мыслей девочки, дотошность, с которой она подходила к каждому вопросу. А еще Новинья была уверенной, холодной, прозрачная стена отделяла ее от других детей. Либо, застенчивый и скрытный мальчик, все-таки имел друзей и сумел завоевать любовь преподавателей, а у Новиньи друзей не было вовсе, никого, чей взгляд она ловила бы в минуты торжества. Она пресекала все попытки учителей завязать отношения, и те махнули на нее рукой.

— Паралич эмоций, — сказала однажды Пипо Дона Кристан. — До девочки невозможно достучаться. Она клянется, что счастлива и не хочет никаких перемен.

А теперь Дона Кристан пришла на Станцию Зенадорес, чтобы поговорить с Пипо о Новинье. Почему именно с ним? Он видел только одну причину, по которой завуч школы желала бы поговорить с ним о сироте, находящейся на ее попечении.

— Вы хотите сказать, что все эти годы только я интересовался жизнью Новиньи?

— Не совсем так, — отозвалась монахиня. — Несколько лет назад, когда Папа канонизировал ее родителей, о девочке стали спрашивать многие. Просто засыпали нас вопросами. Не случались ли с дочерью Густо и Сиды ос Венерадос странные или чудесные происшествия, которые могли быть связаны с ее родителями? Не происходили ли с ней самой…

— Они что, к ней обращались?

— Ходили разные слухи, и епископу Перегрино пришлось разбираться. — Произнося имя молодого духовного пастыря Лузитании, Дона Кристан слегка поджала губы: всем известна обоюдная неприязнь между иерархами Церкви и орденом Детей Разума Христова. — М-да, и ответ Новиньи оказался вполне впечатляющим.

— Могу себе представить.

— Она сказала им… Я точно не помню, но примерно так: если мои родители слышат обращенные к ним молитвы и обладают на небе достаточным влиянием, чтобы удовлетворять их, почему они тогда не ответили на мою молитву, когда я просила их встать из могилы? Ведь чудеса-то свершались. Если ос Венерадос действительно могут творить чудеса, значит, они не достаточно любят меня и не хотят вернуться ко мне. А я предпочитаю думать, что любовь их осталась неизменной и что они просто не в силах сотворить такое чудо.