Роман Злотников - Трилогия «Арвендейл»

Тяжелая арбалетная стрела с гулким хлопком сорвалась с тетивы и, дрожа от горячечного возбуждения стрелка и напряжения распрямившихся воловьих жил тетивы, устремилась вперед. Спустя мгновение она вонзилась в «бычий глаз» — черный кружок, намалеванный в центре круглого среза толстого дубового ствола, обычной мишени для арбалетчиков, и огорченно загудела. Она-то собиралась вонзиться в тугую плоть! И была уверена, что непременно сделает это, ибо мало найдется доспехов, способных остановить арбалетную стрелу. Недаром эльфы считали арбалет «нечестным оружием». Ибо для стрельбы из арбалета требовалось намного меньше умения и искусства, чем при стрельбе из лука, а результат зачастую был гораздо страшнее… Толпа взревела. Герцог Эгмонтер, уже давно вертевший в руках платок (его эти состязания стрелков уже изрядно утомили), наконец выпустил его из рук, позволив тонкому куску материи плавно спланировать на выкошенный газон, в этот воскресный день ставший полем состязаний. Это означало их окончание. Теперь осталось лишь дождаться, пока глашатаи прокричат имя победителя на всех четырех углах стрельбища, и торжественно вручить победителю приз — стрелу с вызолоченным наконечником и… яловую телку. Вторая часть приза всегда интересовала победителей больше, чем первая. Во всяком случае, большинство из них.

— Измиер опять подтвердил свою славу лучшего стрелка, милорд.

Герцог чуть повернул голову и легким кивком подтвердил, что сказанное Беневьером услышано и он с ним согласен. Кроме того, этот кивок означал, что герцог оценил деликатность своего слуги, прибывшего уже некоторое время назад, но не осмелившегося побеспокоить герцога, пока тот выполняет официальные обязанности, а также что он понял: этому слуге есть что сообщить своему господину.

— Жаль только, что он выступал вне конкурса, поэтому приза ему не видать, — вступил в разговор купеческий старшина Парвуса, сидевший рядом. Герцог благосклонно кивнул, но вновь ничего не ответил. Старшина покосился в сторону, откуда раздался голос, но и там тоже никого не было, и купец сник. Герцог не был склонен вести беседу, а тот, кто ее затеял, исчез, так что самым благоразумным было умолкнуть.

Награждение победителей прошло, как и ожидалось, скучно. Спустя полчаса победитель — худой парень с несколько лисьим лицом, одетый в цвета герцога Эгмонтера (совершенно законно, поскольку являлся его лесничим), закинув в колчан стрелу с золоченым наконечником, потащил, дергая за веревку, призовую телку к выходу с огороженного выгона, а еще двое, те, что заняли второе и третье место, обнявшись, направились в другую сторону. За второе место полагалась марка серебром, а за третье — полмарки медью, и эти деньги по традиции следовало пропить в таверне.

Когда герцог появился в замке, Беневьер уже был там. Герцог установил это по его лошади, скромно привязанной у дальней коновязи. Однако у него еще были обязанности, которые надлежало выполнить. А именно — обед с членами городского совета Парвуса и парой дюжин наиболее важных и влиятельных представителей населения герцогства. О боги, какие баталии разворачивались в среде купцов, ростовщиков и членов цеховых советов ради того, чтобы получить приглашение на обед к герцогу в день тезоименитства, какие интриги затевались, какие тонкие, многоходовые комбинации разыгрывались и доводились до полного успеха либо, наоборот, заканчивались полным крахом. О, сколько семейных скандалов разразилось из-за этого, сколько было разбито посуды на радость гончарам, сколько выпотрошено подушек… И никто даже не догадывался, до какой степени герцогу наплевать, кто конкретно будет у него на обеде в день тезоименитства.

Обед прошел отвратно. Герцог, впрочем, иного и не ожидал. Первые полчаса он очень скучал, слушая велеречивые славословия по своему адресу (правда, при этом сохранял на лице приличествующее случаю выражение высокомерной благосклонности) и по адресу (а куда уж деваться — надо) императора. Выражение лица он удерживал без всякого напряжения (привычка, ведь лицемерие — обратная сторона власти), а речи были до окосения однообразными и повторяющимися из года в год. Потом высокое собрание изрядно набралось и утратило способность произносить долгие речи. Однако то тут, то там какой-нибудь упрямец пытался встать и сказать что-нибудь этакое. Герцог немного оживился, но поскольку и это тоже повторялось из года в год, оживление быстро прошло. Герцог с трудом высидел «дипломатические» два часа и, кивнув мажордому, чтобы молчал, тихонько поднялся и вышел.

Беневьер ждал его в парадном кабинете. В отличие от рабочего, этот кабинет не был защищен столь уж мощными заклятиями, поскольку в нем не хранилось ничего особо важного. Вернее, кое-что важное там, естественно, было — счета, отчеты управляющих, письма, жалобы, прошения, а также кое-какая личная переписка. Более того, исчезновение кое-каких бумаг вполне могло бы доставить герцогу некоторую головную боль. Но это было сделано специально, для того, чтобы в случае чего у интересующихся сложилось впечатление, что все важное хранится именно здесь. Кроме того, в двух шкатулках, прикрытых довольно мощным магическим пологом, хранилось около шести сотен золотых и серебряных монет и полдюжины магических колец и амулетов. Короче, если бы какой-нибудь вор проник в этот кабинет, то он смог бы поздравить себя со славной добычей. И наслаждаться ею некоторое время. Ну а затем…

— Ну что, какие новости? — лениво произнес герцог, входя в кабинет. Сегодня ему пришлось изрядно нагрузить желудок. Эти тупые простолюдины: старшие мастера цехов, купцы и иные уважаемые граждане — отчего-то считали, что публичное остервенелое набивание желудка есть важнейший признак власти, родовитости и богатства. Осознав после некоторых усилий, что переубедить их будет очень нелегко, потребуется потратить слишком много сил и времени, герцог счел за лучшее оставить их при своем мнении, решив, что потакание подобному пороку три раза в год — не слишком большая плата за формирование у подданных стойкого убеждения, что их герцог в добром здравии и полной силе. Поэтому сейчас он чувствовал некоторое осоловение от съеденного и выпитого.

Беневьер склонился в глубоком поклоне, основным назначением которого было скрыть змеиную усмешку, скользнувшую по его губам. Он тоже заметил состояние герцога и получил несказанное удовольствие от того, что этот человек, могущественный и опасный, как ставший на след гхарк, в данную минуту напоминает кота, до колик в животе нажравшегося сметаны.

Герцог грузно опустился в роскошное, чем-то напоминавшее императорский трон кресло с высокой спинкой, украшенное позолотой и искусной резьбой, поднеся ладонь ко рту, деликатно рыгнул и досадливо сморщился.