Клиффорд Саймак - Почти как люди: Город. Почти как люди. Заповедник гоблинов

Медленно, почти со страхом, словно боясь, что, прикоснувшись к кукле, я обнаружу, что она живая, я протянул руку к коробке и извлек из нее Беннета. Он был тяжелее, чем мне думалось, тяжелее обычной куклы длиной в четыре дюйма. Я поднес его к лампе и окончательно убедился, что предмет, который я держал в руке, был точной копией живого человека. У него были холодные остекленевшие глаза и тонкие, плотно сжатые губы. Череп казался не просто лысым, а каким-то бесплодным, точно на нем сроду не росли волосы. У него было ничем не примечательное тело стареющего мужчины, уже дрябловатое, но еще в приличной форме, которая поддерживается регулярными физическими упражнениями и строго соблюдаемым режимом.

Положив Беннета на стол, я снова потянулся к коробке и на этот раз вытащил прелестную молодую блондинку. Когда я поднес ее к свету, у меня не осталось никаких сомнений — это была не кукла, а точная модель женщины со всеми анатомическими подробностями. Она до такой степени напоминала настоящую девушку, что, казалось, стоит только произнести магическое слово, и она оживет. Она была изящна и прелестна с головы до кончиков пальцев — ни одной нарушенной пропорции, ни намека на гротеск или неестественность, которыми отличаются такого рода изделия.

Положив ее рядом с Беннетом, я запустил руку в коробку и принялся перебирать кукол. Их было довольно много — штук двадцать, а может, и все тридцать, и они представляли разные типы людей. Тут были энергичные молодые бородачи и степенные пожилые люди, холеные красавчики с внешностью прирожденных маклеров, подтянутые деловые женщины, желчные старые девы, всевозможная чиновничья мелюзга.

Оставив в покое кукол, я вернулся к блондинке. Она меня очаровала.

Взяв куклу в руку, я снова осмотрел ее, и, стараясь придать этому осмотру деловой характер, попробовал определить, из какого она сделана материала. Возможно, это была пластмасса, но мне такая никогда не попадалась. Она была тяжелой, твердой и определенно податливой. Если надавить как следует, в ней образовывалась вмятина, но стоило отнять палец, как вмятина моментально исчезала. И в ней чувствовалось какое-то едва ощутимое тепло. Вдобавок у этого материала была одна странная особенность — он был настолько монолитен, что если и была у него какая-нибудь структура, то настолько мелкая, что рассмотреть ее невооруженным глазом было невозможно.

Я снова перебрал лежавшие в коробке куклы и убедился, что все они, без исключения, были выполнены одинаково искусно.

Я положил Беннета и блондинку в коробку и осторожно поставил ее обратно на полку между шляпами.

Попятившись, я обернулся, окинул взглядом контору, и от всего этого сумасшествия у меня голова пошла кругом — от этих кукол, лежавших на полке, от ниши с одеждой, круговорота тьмы и холода в дыре и пачки документов, из которых следовало, что кто-то купил пол города.

Протянув руку, я задернул занавес. Его половины легко и почти бесшумно соединились, закрыв от меня кукол, одежду и дыру в стене, но безумие осталось со мной. Я почти физически ощущал его присутствие, словно оно было тенью, которая неслышно двигалась во мраке, обступившем со всех сторон круг света под лампой.

Что делает человек, столкнувшись с невероятными, однако совершенно очевидными фактами? — спросил я себя. Ведь то, что я здесь нашел, несомненно существовало; вообразить или, скажем, неверно истолковать можно что-нибудь одно, но все вместе никак не могло быть игрой моего воображения.

Я выключил лампу, и тьма, сомкнувшись, окутала комнату. Не снимая руки с выключателя, я замер и прислушался, но не услышал ни звука.

Я на цыпочках стал пробираться между столами к двери, и с каждым шагом во мне рос ужас перед какой-то неведомой опасностью — пусть воображаемой, но все равно страшной и неотвратимой. Быть может, этот ужас породила мысль о том, что здесь непременно должна таиться какая-то опасность, что все, найденное мною, тщательно скрывалось и что, по логике вещей, здесь обязательно должно быть какое-то защитное устройство.

Я вышел в коридор и, прикрыв дверь в контору, с минуту постоял, прислонившись к стене. Коридор тонул во мраке. Свет горел только на лестнице, да в окна проникал слабый отблеск уличных огней.

Ни шороха, ни единого признака жизни. С улицы доносились приглушенные расстоянием гудки автомашин, скрип тормозов и веселый женский смех.

И вдруг, по какой-то непонятной причине, я почувствовал, что для меня очень важно выйти из здания никем не замеченным. Как будто это игра, невероятно важная игра, в которой на карту поставлено так много, что я не мог рисковать выигрышем, попавшись кому-нибудь на глаза.

Я прокрался по коридору и уж почти достиг лестницы, как вдруг почувствовал за собой погоню.

«Почувствовал», пожалуй, не то слово. Потому что это было не ощущение, а уверенность. Я не услышал шороха, не заметил никакого движения или мелькнувшей тени. Не произошло ничего, что могло бы меня предостеречь, — только этот прозвеневший в моем мозгу необъяснимый сигнал тревоги.

Обезумев от ужаса, я стремительно обернулся и увидел, что оно уже почти настигло меня — нечто черное, человекоподобное, приближавшееся ко мне с огромной скоростью и совершенно бесшумно. Словно оно, чтобы не было слышно шагов, бежало по воздуху.

Я обернулся так внезапно и резко, что меня отбросило к стене, и эта фигура проскочила мимо, но тут же, молниеносно развернувшись, ринулась обратно. На фоне слабо освещенной лестничной клетки обозначились контуры массивного тела, и передо мной мелькнуло бледное пятно лица. Я инстинктивно выбросил вперед кулак, целясь в это единственное на черном силуэте светлое пятно. Когда мой кулак вмазал в эту бледность, что-то чмокнуло, и от удара у меня заныли костяшки пальцев.

Человек — если это был человек — пошатываясь, отступил назад, а я, последовав за ним, снова размахнулся, и снова раздался этот чмокающий звук.

Человек уже не пятился, а откидывался назад, упершись поясницей в железные перила, которые огораживали площадку от лестничного пролета, откидывался всем корпусом, переваливаясь через перила, и спустя мгновение, раскинув руки, он уже начал свое страшное падение в зияющую пропасть, на дне которой белели мраморные ступени.

Его лицо на миг попало в полосу света, и я успел заметить широко, словно для крика, разинутый рот, но крика не было. Потом он исчез, и до меня донесся тяжелый удар — пролетев футов двадцать, он рухнул на ступени нижнего марша лестницы.

В тот момент, когда я неожиданно столкнулся с этим человеком, меня охватили непередаваемый ужас и отчаяние, а сейчас мне стало дурно от мысли, что я его убил. Я был уверен, что невозможно остаться в живых, упав с такой высоты на каменные ступеньки.