Терри Пратчетт - Бесконечная война

— Да, я связалась с Приютом, как только смогла. Попросила к телефону сестру Джорджину — она, скорее всего, не рухнула бы в обморок, услышав в трубке мой голос. По крайней мере, я так думала. Кстати говоря, у меня есть записка от архиепископа. Церковь знает больше секретов, чем твой Лобсанг. Но я пока не вышла из тени окончательно. Конечно, рано или поздно мне придется появиться на людях, если я вновь собираюсь обрести некоторое место в мире. В любом случае, благодаря Лобсангу, я не первый человек, э-э, воскресший в силиконе и геле, хоть Лобсанга и окутывает тайна. О его происхождении известно многим, и с моим существованием тоже вполне можно смириться.

— О каком месте в мире вы говорите?

Агнес поджала губы.

— Джошуа, если ты меня когда-нибудь внимательно слушал, то должен знать, что незадолго до болезни я стала главой Руководящей конференции католичек, в которую входят большинство американских монахинь. Я находилась в самом разгаре ужасающей борьбы с Ватиканом, с его Конгрегацией доктрины веры. По сути, с инквизицией. Спор шел о книге некоей сестры Хилари из Кливленда.

— Книге? Какой?

— О духовной пользе женской мастурбации.

Джошуа пролил кофе. Завсегдатаи вновь оглянулись.

У Агнес сверкнули глаза, словно она собиралась броситься в бой.

— Мы воюем с папой и кардиналами со времен Второго ватиканского собора. Потому что, с нашей точки зрения, социальная справедливость важнее, чем борьба с абортами и однополыми браками. Потому что мы отрицаем пренебрежительное покровительство мужчин — ведь именно поэтому, так или иначе, женщины и становятся монахинями. Я жду не дождусь, чтобы вновь вступить в схватку, Джошуа. А с этим новым телом я никогда не выдохнусь. Как кролик «Энерджайзер».

— Что такое «кролик Энерджайзер»?

— О, мое милое дитя, тебе еще многому предстоит научиться.

— Объясни, зачем Лобсанг тебя воскресил. Полагаю, не ради моего блага?

Она фыркнула.

— Ну, процентов на десять. Кажется, мне предстоит служить моральным ориентиром Лобсанга.

— Хм. Так это неплохая идея.

— Возможно, но он, ты удивишься, совсем не понимает, что стрелка моего компаса отнюдь не указывает на север.

Джошуа усмехнулся.

— Помню, вы ударили папского нунция туфлей. Мы все страшно обрадовались, хоть и понятия не имели о скандале, в котором он был замешан. Потом, через два года, правда вышла на свет, и мы пожалели, что вы не ударили его обеими туфлями.

— Поначалу, конечно, я страшно злилась, что Лобсанг вернул меня с того света. Вот наглец. И в то же время, если ты понимаешь, я была вне себя от радости…

Агнес окинула взглядом свои руки и все тело.

— Но он дал вам выбор — соглашаться или нет, так? Вы могли бы просто уйти и вести независимую, гм, жизнь. Или…

— Или щелкнуть выключателем.

— Как он вас убедил?

Агнес задумалась.

— Я скажу тебе. У нас был один разговор. Лобсанг по какому-то поводу произнес: «Это не поддается исчислению». — «Да», — ответила я.

— Кстати, я имел в виду сделать ироническую аллюзию, — добавил Лобсанг.

Дело происходило в спортзале, и оба были одеты более или менее соответственно. Лобсанг помогал Агнес развивать физические реакции.

— Что именно?

— Я использовал фразу «это не поддается исчислению» в ироническом смысле, чтобы передать свое недовольство, — терпеливо объяснил Лобсанг. — Я отнюдь не произнес ее бездумно, как сообщение об ошибке, в ответ на недостаточную или противоречивую информацию.

— Лобсанг?

— Что?

— Что такое вы несете?

— Вы упорно думаете обо мне как о компьютере. А я пытаюсь развеять это заблуждение. Отчего вы качаете головой?

— Извините. Но вы… немного перегибаете.

— Можете звать меня Лобби. Уменьшительное имя способствует сближению. Как по-вашему?

— Лобби…

(«Джошуа, он то и дело замолкал и ждал, когда я продолжу разговор. Ты когда-нибудь общался с иностранцем, который хотел попрактиковаться на тебе в английском? В первые несколько дней Лобсанг вел себя именно так, что есть сил стараясь быть человечным…»)

— Послушайте, — сказала Агнес, — вы все делаете неправильно. Вы не человек и не можете быть человеком. Вы — очень разумная машина. Больше чем человек. Почему бы не смириться с этим? Быть человеком — значит не только иметь мозг. Есть разные неприятные вещи — органы, жидкости, инстинкты…

— Вы описываете свое тело, а не себя. Точнее, свое бывшее тело.

— Да, но…

— Внешне вы были животным, но ваша суть не сводилась к этому. Внешне я — машина, но не судите по внешности.

— Да, но…

— Давайте пройдем Туринский тест.

— О, компьютеры уже давным-давно научились проходить тест Тьюринга.

— Нет, я сказал — Туринский тест. Мы оба будем молиться в течение часа, а потом посмотрим, заметит ли Бог разницу.

И она рассмеялась.

— И все? Лобсанг вас рассмешил?

— Он впервые за все это время показался мне настоящим человеком. И продолжал в том же духе. Как будто тебя насмерть зализывают щенята. Я под конец совсем выбилась из сил.

Джошуа кивнул.

— Знаете, если сработает хотя бы на десять процентов, я скажу, что ему очень повезло с вами.

Агнес фыркнула.

— Это уж пусть он сам скажет. Я учусь щелкать бичом, Джошуа. Я знаю, у тебя были с ним трудности.

— Да уж. После взрыва в Мэдисоне мы не общались, пока я не позвонил ему, чтобы поговорить о вас.

— Наверное, он скучает по тебе. Лобсанг охватывает целый мир, но у него мало друзей. Если они вообще есть.

— И поэтому он вынужден их фабриковать?

— Это грубо, Джошуа. По отношению к нам обоим.

— Согласен. Извините. Послушайте, Агнес, как бы вы здесь ни оказались, очень приятно видеть вас вновь.

На ее лице вдруг появилась странная тревога. Взяв Джошуа за руки, как она делала в детстве, когда нужно было объяснить ему что-нибудь непростое, Агнес сказала:

— Мы с тобой знаем, в чем подлинная проблема, Джошуа.

— Какая проблема?

— Я выгляжу как Агнес. Думаю как она. Я продолжаю ее дело. Я чувствую себя Агнес. Но могу ли я быть ею? Я монахиня, Джошуа. Во всяком случае, Агнес была монахиней. И сознавала, что в католической теологии нет места реинкарнациям.

— И что?

Агнес в кои-то веки отвела взгляд.

— Моя смерть, Джошуа…

— Что?

— Я… пережила ее. То, что мы называем «личным судным днем». «И отрет Бог всякую слезу с очей». Я видела Бога. Ну или так мне кажется. Я в это верю, — она подняла руки и вновь внимательно осмотрела их. — И вот я здесь, в чудесном новом теле. «Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие».

Агнес с улыбкой подмигнула.

— Не беспокойся, я не стану спрашивать главу и стих. Может быть, я что-то вроде электронного привидения — никакая не Агнес, ну или, в лучшем случае, кощунственная пародия на нее. Или, наоборот, я вернулась, чтобы исполнить волю Бога на новый лад — в мире, преобразованном наукой. Исполнить Его волю так, как невозможно было раньше. И, кажется, я готова пока что принять этот вариант.