Сергей Лукьяненко - Веер (сборник)

Хотя, как ни странно, факт убийства акушерки работает в мою пользу. Оказывается, никто и нигде их не любит…

Городок и впрямь был маленьким – сразу за мостом потянулись поля, то ли заброшенные в силу неплодородности, то ли по-осеннему выглядящие заброшенными. Совершенно по-российски лежал ржавой кучей металлолом, чуть поодаль – старые покрышки и штабель прогнивших досок. Но дорога, тянущаяся сквозь поля, была прилично асфальтирована, и бежал я легко. Взамен промокшей одежды Марта снабдила меня такой же, какую носила и сама: джинсами, кроссовками, плотной клетчатой рубашкой – сельской униформой двадцать первого века. Носить такую одежду – все равно что стать человеком-невидимкой. Все с лейблами известных фирм, но, похоже, сшито в Польше.

Мелкой рысцой я бежал по освещенной лунным светом дороге, все дальше и дальше удаляясь от городка. Далеко впереди новогодней гирляндой мерцали фонари – то ли вдоль шоссе, то ли вдоль железки. Холодный воздух был чистым и сладким, с легкой горчинкой прелых листьев и далекого дымка. Таким он бывает только осенней ночью вдали от городов.

Было какое-то неприятное ощущение, дежа-вю, в этом ночном бегстве. Мне вспоминалась Иллан, убегающая от Цая. И я сам, всего лишь сутки назад (трудно поверить!) прячущийся от спецназовцев с Аркана.

Перейдя на шаг, я закурил. Похоже, Марта уговорила местного полицейского не проявлять излишнего рвения. Минуты три я шел в сторону фонарей, покуривая и размышляя, куда двинуться – в Гданьск или сразу в Варшаву, где таможенников наверняка будет больше. Через обычную, человеческую границу мне без паспорта и виз никак не перейти. Разве что, по примеру шпионов из старых фильмов, привязать к рукам-ногам коровьи копыта и на четвереньках рвануть через контрольно-следовую полосу…

Нет, не зря говорят, что курение – опасно для жизни! Я оглянулся совершенно случайно.

Господин полицейский с очень польским именем и фамилией выглядел соответственно – будто пан с каких-нибудь старых карикатур или иллюстраций. Крепенький, с животиком, с пышными усами, коротконогий.

Но при этом мчащийся вслед за мной в знакомой «механической» манере полицейских-функционалов.

Я кинулся наутек. Полетела в пыль недокуренная сигарета, ветер перестал казаться прохладным, стал горячим. Дурак… идиот… расслабился…

– Эй! Эй, парень!

Голос вроде как доносился издали. Я оглянулся на бегу – и остановился.

Пан Кшиштоф Пшебижинский стоял посреди дороги, будто налетел с размаху на невидимую стенку.

Ага.

Я усмехнулся и вразвалочку пошел назад. Остановился метрах в двадцати от полицая. Пан Кшиштоф мрачно расхаживал вправо-влево, будто голодный тигр у решетки в зоопарке.

Решетка и впрямь была, только невидимая. Точнее, не веревка, а «поводок». Проклятие любого функционала.

– Далеко от функции? – спросил я любезно.

– Одиннадцать километров и шестьсот двадцать метров, – мрачно ответил Кшиштоф.

– Бывает, – кивнул я. – Ты что-то хотел спросить?

– Подойди поближе, – попросил полицай.

В ответ я обидно рассмеялся. Достал и закурил новую сигарету.

– Слушай, парень… как там тебя…

– Кирилл.

– Тебя ж все равно поймают! – Пан Кшиштоф похлопал себя по карманам. – Эй… сигареты не будет?

Я достал из пачки половину оставшихся сигарет, переложил в карман. В пачку запихнул подобранный с земли камешек – и бросил полицаю.

– Какое оскорбительное недоверие! – воскликнул Кшиштоф. – Тебе должно быть…

– Стыдно? – заинтересовался я.

Кшиштоф вздохнул, сел на корточки. Закурил. Горько произнес:

– Нет, ну ведь все равно тебя поймают… Такое учудить… никуда теперь не денешься. Против своих же братьев пошел!

– Да что ты несешь! – не выдержал я. Тоже присел. – Вы все – пешки! Вами управляют из другого мира.

– Из какого?

– Земля-один, Аркан. Они ставят на других мирах социальные эксперименты!

– Слушай, а я и не знал. – Кшиштоф нахмурился. – Может, пойдем назад, в ресторан? Посидим, расскажешь мне все. Если нами и впрямь какие-то гады в своих интересах крутят… да что ж мы, не славяне?!

То ли я от природы наивен, то ли у полицейских есть дар убеждать – но несколько секунд я всерьез рассматривал эту мысль.

Лишь потом рассмеялся:

– Про славянское единство – ну, это перебор!

– Верно, – с досадой согласился Кшиштоф. – Но я подумал, вдруг прокатит?

Некоторое время мы курили, сидя друг напротив друга. Потом я сказал:

– Пойду, пожалуй. Передай начальству, что я конфликтовать не собираюсь, но и сдаваться не намерен.

– Передам, – согласился Кшиштоф. Как-то уж неожиданно легко.

– Мешает поводок, верно? – спросил я.

– Мешает. – Кшиштоф встал. – Поэтому я всегда делаю вид, что поводок натянулся загодя. Когда в запасе есть еще метров сто.

Я тоже вскочил. Напрягся. Успею? Успею… наверное.

– Ну поймай… если сможешь.

– А еще хорошо, – продолжал Кшиштоф, тихонько посмеиваясь, – когда зоны у полицейских перекрываются. Хотя бы чуть-чуть. Тогда можно сойтись, к примеру, втроем – и схватить любого самоуверенного придурка.

Они окружили меня с трех сторон. Дорогу к Эльблонгу перекрывал Кшиштоф, дорогу, по которой я шел, – женщина средних лет, с лицом суровым, будто у кондуктора в автобусе; со стороны полей легким, грациозным бегом приближался молодой худощавый парень.

Впрочем, было понятно, что молодость и субтильность сложения не помешают ему раскатать меня в коврик, вытрясти о колено и положить под дверь.

И даже если бы добрая девушка Марта решила мне помочь, как это делают все симпатичные девушки во всех голливудских боевиках после того, как героя окончательно припирают к стенке, нас бы вместе отшлепали и поставили в угол.

Трое полицейских – это не шутки.

Я рванулся в поля, рассчитывая, что сумею проскочить между женщиной и парнем – ну а Кшиштофу все-таки помешает поводок. Я не учел одного – отсутствие огнестрельного оружия, чуть ли не принципиальное им пренебрежение, вовсе не означало, что полицейский опасен лишь вблизи.

Кшиштоф взмахнул рукой – и камешек, тот самый, что я сдуру положил в пачку с сигаретами, ударил меня под колено. Нога мгновенно подломилась, и я упал. Стопа и голень онемели и покалывали, будто их засунули в ледяное крошево.

– Я же говорил – никуда не денешься! – укоризненно крикнул Кшиштоф. – Ну и зачем было заставлять себя калечить? Думаешь, мы злодеи какие-то? Думаешь, нам это приятно?

Они неторопливо сошлись надо мной, корчащимся даже не от боли – нога не болела, а просто не чувствовалась, – от бессилия и обиды. Три любопытные физиономии темными пятнами нависли надо мной. Вздумалось же мне перекурить! Спасусь – брошу! Вот честное слово, брошу!