Сергей Лукьяненко - Веер (сборник)

– А что тогда? – тихо спросила Настя. – Кто сильнее, тот и прав?

К счастью, Котя вновь возник в телефоне, избавив меня от необходимости отвечать.

– Кирилл? Иллан говорит, что нам к тебе соваться не стоит. Что лучше мы сейчас рванем из Москвы. Она знает несколько районов, где нет функционалов и куда полицейские не смогут дотянуться. Может, и вы с нами?

– Как? – раздраженно ответил я. – Ты забыл, что я-то тоже прикован к башне?

– Извини, – смутился Котя. – Ну… тогда мы поторопимся. Я постараюсь тебе звонить!

– Звони, – ответил я.

Ну вот.

Приплыли. Нет, Котя прав, конечно. Лучше им пока скрыться. А мне… нет, ну не сражаться, конечно. Попытаться урегулировать конфликт. В конце концов, мы никого не убили…

– Они не приедут? – спросила Настя.

– Нет, – признался я. – Иллан считает, что им лучше скрыться. В районе, где пока нет функционалов. Она знает такие места. Да… ты бы тоже могла с ними поехать!

– Заманчиво. – Она помолчала. – Не скажу, что твой друг – мой идеал мужчины, но что-то в нем есть, несомненно… А ты что будешь делать?

– Договариваться. Попробую пойти на мировую. Все-таки у меня тут хорошее место, я функционалам полезен.

– Тогда останусь с тобой, – твердо сказала Настя.

– И снова скажешь, что собираешься с ними воевать? Если ты заметила, они очень этого не любят.

– Я пообещаю, что не буду. Только ты не думай, это я совру!

Мне только и оставалось, что развести руками. Соврать? Ха! Трудное это дело – соврать полицейскому-функционалу…

Настя тем временем подошла к следующему окну. И неожиданно позвала меня:

– Кирилл… погляди, как красиво!

Это действительно было красиво. Полная луна – как и на нашей Земле, только она казалась еще крупнее. И сверкающая миллионами крошечных огоньков морская гладь. Ветра почти не было, море спокойно дышало, покачивая мерцающие огоньки на волнах.

– Планктон светится, – сказал я. Слова вырвались неожиданно и совершенно неуместно.

– Планктон? Как интересно! – Настя по-прежнему смотрела в окно. – Когда девушка говорит «красивая Луна!» ты с ней начинаешь беседовать про химический состав реголита и альбедо лунной поверхности?

– Первый раз вижу девушку, которая знает слово «реголит», – честно ответил я. – Так что нет, раньше не беседовал.

– Я знала одного парня, математика, – кивнула Настя. – Он ехал в поезде и влюбился в проводницу, потому что она поддержала беседу о функционалах. О математических, конечно. Они с поезда сошли вместе и чуть не поженились.

– А что помешало?

– Не помню. Кажется, она совершенно не разбиралась в тензорном исчислении…

Я осторожно взял Настю за плечи. Наклонился, уткнувшись лицом в ее волосы. Она медленно повернула голову – и мы поцеловались. Скользнула в моих руках, поворачиваясь, прижалась, посмотрела в глаза. Мы были с ней почти одного роста, и я невпопад подумал, что все мои прежние девчонки оказывались на полголовы ниже.

– Если мы сейчас выйдем… туда… – она кивнула на окно, – то все будет как в плохом голливудском фильме.

– Обожаю плохие голливудские фильмы, – ответил я. И даже сам себе поверил.

Но на пляж мы пошли не сразу. До кровати было гораздо ближе.

– Кирилл, ты сердишься на меня?

– Нет. – Я лежал на одеяле, брошенном на песок, смотрел в прозрачное ночное небо – воздух был такой чистый, словно с Заповедника всю атмосферу сдуло в космос, – и гладил Настю по лицу. Находил руками ее губы, запоминал черты лица, будто слепой. – За что, глупая?

– Я тебя поссорила… с твоими. Ты прости. Я завелась. Миша – он как трус последний себя повел, а ты тоже начал осторожничать.

Она вдруг приподнялась на локтях, посмотрела на меня – в лунном свете ее кожа стала серебряно-матовой. Шлепнула себя по губам.

– Ты чего?

– Дура я. Зачем я про него говорю? Я знаю, мужчины этого не любят…

– Ух ты, какая осведомленность… Говори, мне все равно.

– Нет, не буду больше. Я про него и слышать больше не хочу. А говорить тем более. Я правда тебе нравлюсь?

– Да.

– Иллан говорила, что у функционалов редко бывают отношения с людьми. Долгие отношения. Помнишь, как в «Обыкновенном чуде» Волшебник говорил? Про то, что его жена состарится и умрет, а он все будет жить…

– Откуда ты такая умная? Может, ты тоже функционал? Функционал-библиотекарь?

– Я бы не отказалась… – Настя провела рукой мне по животу. – Это, наверное, интересно.

– У меня наверху будет библиотека, – сказал я. – То есть она уже есть, но пустая. Если мы сейчас договоримся с функционалами… да что я говорю! Договоримся, конечно. Можно будет сделать вот такую библиотеку! А тебя попросим сделать функционалом.

– Разве это возможно?

– Как-то же они делают… – Я протянул руку, коснулся ее груди. – Нет, не хочу, чтобы ты была библиотекаршей. Ты испортишь зрение и станешь носить очки. И будешь все время ходить, уткнувшись в книжку.

– А я буду снимать очки. И ходить, уткнувшись в тебя. Вот так…

Она мягко опустилась на меня. Поцеловала в губы, в шею, в живот, стала спускаться ниже.

– Настя, даже функционалы устают… – трагическим шепотом сказал я.

– Сейчас посмотрим…

– Это… нечестно… – Впрочем, через секунду я воскликнул: – Нет, а это еще более нечестно!

Настя тихо засмеялась. С минуту я смотрел на ее силуэт на фоне неба, обласканный лунным светом и морским ветром, то приподнимающийся, то опускающийся надо мной. Потом почувствовал, как участилось ее дыхание, поймал ее ладони, сжал. Настя выдохнула, едва слышно застонала и прижалась ко мне, ее тело еще сотрясали мягкие волны, но она не останавливалась, и настала моя очередь застонать от древнейшего и сильнейшего из наслаждений.

– Ты подрываешь мой боевой дух… – сказал я чуть позже. – Мне предстоят сложные разговоры, а я буду блаженно улыбаться и отвечать невпопад…

– А ты соберись…

– Угу. – Я присел. На душе было тревожно. Пустынный пляж, луна в чистом небе, замирающие отсветы в волнах, красивая девушка рядом – чего еще желать человеку? Уверенности в завтрашнем дне, наверное… – Искупаемся?

– Пойдем.

Она легко поднялась. И мы рванулись по песку к воде – да, именно так, как в дешевых фильмах.

– Учти, я совсем не знаю, люблю тебя или нет! – крикнула Настя, бросаясь в воду. – Я! Не! Знаю!

– Я тоже! – крикнул я.

И это было правдой. Но именно потому, что мы не боялись об этом говорить, эта правда доживала последние дни.

К нам пришли утром.

Я проснулся от доносящегося снизу стука в дверь. Стучали не громко, не угрожающе, даже не настойчиво. Но неутомимо. Тук-тук. Долгая пауза. Тук. Опять пауза. Тук-тук.

Во все окна светило солнце.

Тук-тук.

Кто бы это ни был, но человек стоял у дверей и неторопливо в нее постукивал. У него было много времени – все время мира – и очень много терпения – больше, чем отпущено человеку.