Джордж Р. Р. Мартин - Бегство охотника

— Никаких задержек, — сказал Маннек, угрожающе теребя пальцем сахаил. — Мы отправляемся.

Рамон обдумал, не сослаться ли ему на еще одну потребную человечеству физиологическую функцию: плеваться он мог бы час или два почти без перерыва. Однако Маннек, похоже, был настроен решительно, и Рамону очень не хотелось, чтобы тот использовал в качестве средства к принуждению сахаил.

— Ладно, ладно, иду. Подожди еще секунду.

Что ж, для полицейского Рамон сделал все, что мог. И вообще ублюдок, припершийся сюда для того, чтобы арестовать его, должен быть ему благодарен и за это! Рамон подобрал завернутые в листья остатки вчерашней рыбы и следом за инопланетянином залез в его белый как кости ящик. На худой конец сойдет и холодный завтрак в пути.

В желудке сжалось, когда их странный аппарат взмыл в воздух. Они летели на юго-запад. За спиной, на севере высились высокие пики Сьерра-Хуэсо, нижнюю часть склонов заволокли влажные серые тучи — там сейчас шел снег. На юге мир делался площе, перетекая в леса, наклоняясь в сторону южного горизонта, клубясь испарениями, как суповая тарелка. Где-то у самой границы видимости поблескивали пятнами воды болота. И там же, у самой границы видимости серебрилась, прорезая мир синих, оранжевых деревьев и черного камня, Рио-Эмбудо, основной рукав разветвленной речной системы, стекающей со Сьерра-Хуэсо и северных земель. А еще дальше, в нескольких сотнях километров к юго-западу стоял на серых с красными прожилками скалах над этой же рекой Прыжок Скрипача с наскоро сколоченными домами и гостиницами, полными шахтеров, и охотников-трапперов, и лесорубов, у причалов которого покачивались баржи с рудой и плоты из леса, приготовленного к сплаву до самой Лебединой Отрыжки. Именно туда, к обещавшим безопасность огням и толпам Прыжка Скрипача почти наверняка и направлялся полицейский.

Как он туда доберется? Всякий, кто мастерит шалаш так же ловко, как сделал это полицейский, без особого труда смастерит из подручных материалов и плот. Стоит ему дойти до Рио-Эмбудо и построить плот — и он поплывет вниз по течению до самого Прыжка Скрипача, — это куда проще и быстрее, чем пробираться сквозь густые леса. Именно так поступил бы он, окажись здесь без фургона, припасов и помощи. И он не сомневался: полицейский поступит именно так. Инопланетяне, похоже, не совсем уж сглупили, используя его в качестве своего охотничьего пса, — он знал, что будет делать полицейский, куда направится. Он мог бы отыскать его.

Сколько ему еще тянуть время, чтобы полицейский успел сбежать? Добрался ли тот уже до реки? Путь от отрогов Сьерра-Хуэсо по сильно пересеченной местности на своих двоих неблизкий. С другой стороны, все-таки несколько дней прошло… наверняка если тот не вышел еще к реке, то уже сейчас на подходе.

Они пролетали над очередным густым лесом ледокорней — высоких стройных деревьев, прозрачные бело-голубые то ли узкие листья, то ли широкие хвоинки которых напоминали миллионы крошечных сосулек. Из деревьев взмыла в их направлении вавилонская башня — рой странных, словно металлических насекомых почуял в них угрозу своей королеве-матке, но они уже летели дальше. Мелькнула прогалина, пустая, если не считать обглоданного чупакаброй остова вакеро — похожего на шестиногого коня существа. Снова ледокорни. Они летели кругами. Как, интересно, собирается Маннек отыскать полицейского?

— Что мы ищем? — поинтересовался Рамон, перекрикивая шум встречного ветра. — Отсюда же ничего не разглядишь! У тебя на этой штуковине есть датчики?

— Мы ощущаем многое, — ответил Маннек.

— Мы? Я, блин, ничего такого не ощущаю.

— Юйнеа принимает участие в моем течении, сахаил принимает участие. Твоя природа такова, что ты участия не принимаешь. Вот почему ты являешься причиной глубокого сожаления. Но таков твой таткройд, и потому с этим приходится мириться.

— Я не хочу принимать участия в твоем гребаном течении, — заявил Рамон. — Я только спросил, имеются ли на этой штуке какие-нибудь сенсоры. Я не спрашивал, готов ли ты отдаться при первом же свидании.

— Все эти звуки действительно необходимы? — спросил Маннек. Если бы Рамон верил в то, что инопланетяне испытывают схожие с людскими эмоции, он сказал бы, что голос у того звучал раздраженно. — Поиск есть выражение…

— Твоего таткройда, что бы эта гребаная абракадабра ни означала, — перебил его Рамон. — Как скажешь. Поскольку на твою фигню с течением я не способен, может, мне лучше заниматься именно этим? Я имею в виду, дружеской болтовней, а?

Перья на голове у Маннека вздыбились и тут же снова опали. Тяжелая голова его повернулась из стороны в сторону и снова уставилась на Рамона. Чешуйки, составляющие обшивку ящика, немного вспухли, и шум ветра разом сделался тише.

— Ты прав, — сказал Маннек. — Эти плевки воздухом — единственный доступный тебе способ коммуникации. Верно, что мне стоило бы попытаться задействовать высшие твои функции, чтобы помочь тебе избежать ойбр. И если бы я лучше понимал механизм нескоординированной личности, природа человека тоже сделалась бы яснее.

— Знаешь, чудище, это звучит почти как извинение, — заметил Рамон.

— Это странное понятие. Я не впадал в ойбр. У меня нет причины сожалеть о чем-либо.

— Что ж, отлично. Пусть будет так.

— Однако если ты желаешь говорить, я буду участвовать в этом аналогичным образом. Разумеется, у меня имеются сенсоры. Они так же присущи юйнеа, как черпание из твоего течения присуще сахаилу, или как соответствует моя функция этой, — инопланетянин махнул рукой, показывая на свое тело, — форме. Однако человек во многом подобен другим созданиям, поэтому выявить каналы, к которым привязано его течение, непросто.

Рамон только пожал плечами.

Наиболее логичным путем поисков полицейского было бы для них направиться на запад, к Рио-Эмбудо, выйдя к ней южнее того места, куда тот вышел бы пешком, а потом ждать на берегу, пока этот ублюдок не покажется на своем плоту. Однако на случай, если инопланетянин не додумался до этого, Рамон не собирался облегчать ему задачу. Если инопланетянин намерен весь день бесцельно болтаться туда-сюда, как причиндалы у миссионера, Рамона это вполне устраивало.

— Что вы сделаете с этим гребаным бедолагой, когда поймаете?

— Исправим иллюзию его существования, — ответил Маннек. — То, что нас обнаружили, не может произойти. Иллюзия того, что это произошло, является прямым противоречием, гэссу, отрицанием реальности. Если бы нас увидели, мы оказались бы не теми, кем мы являемся, и никогда больше не смогли бы стать теми, кем мы являемся. То, чего нельзя обнаруживать, не может быть обнаружено. Это противоречие. Оно должно быть разрешено.