Джордж Р. Р. Мартин - Бегство охотника

— Чему это вы улыбаетесь, hijo ? — спросил босс.

— Так, думал кое о чем, — ответил Рамон.

Последовала долгая пауза. Босс сгорбился, будто его тоже заперли в этой камере простым арестантом.

— Так вы измените свой рассказ? — спросил он.

Рамон сделал глубокую затяжку и медленно выдохнул, выпустив длинную серую струйку дыма. В голову ему лезло с полдюжины ехидных ответов. Слова, которые он мог произнести, чтобы показать, что не боится, или про инопланетян, которые превратили их в своих цепных псов…

— Нет, — просто ответил он в конце концов.

— Как знаете, — сказал босс.

— Поесть мне все-таки дадут?

— Конечно. И сделайте себе одолжение. Одумайтесь. И побыстрее. Пауль полон идей насчет того, как доказать эниям, что вы полны дерьма. А если они потребуют, чтобы вас перевели к ним на корабль, вам крышка.

— Спасибо за предупреждение, — кивнул Рамон.

— De nada , [22] Не за что (исп.). — отозвался босс, всем тоном давая понять, что ему это действительно ничего не стоит. В любом случае.

Время в камере текло как-то странно. Темнота заставляла его ощущать себя выброшенным на свалку и забытым. Теперь, когда диоды включили, Рамон не мог избавиться от ощущения, что его пристально разглядывают. Свет не прощал; он проявлял и вытаскивал на обозрение все до одного потеки, царапины и трещины стен. Рамон изучил полученные травмы и пришел к заключению, что даже если ему и придется несколько дней держаться за бока и мочиться кровью, он все же не станет последним, кого убил Джонни Джо Карденас. Выкарабкается — если, конечно, позволят энии.

Ходили слухи — хотя их не уставали опровергать официально — про людей, вступавших в конфликт с экипажами транспортных кораблей. Рамон слышал довольно много такого и верил этому — а иногда и нет, в зависимости от того, кто, когда и где их ему рассказывал. Здесь, на Сан-Паулу, эти слухи имели хождение наравне с рассказами о призраках. Они приятно пугали и щекотали нервы, но, пожалуй, не стоили того, чтобы над ними задумываться. Однако теперь они не лезли у него из головы. Если его возьмут в оборот энии, устоит ли он?

В самом деле, не было никакого преимущества в том, чтобы хранить тайну Маннека, если энии так и так выжмут ее из него. А если за этим последует бойня, то никакой разницы, сдаст ли Рамон эту информацию добровольно, или же ее выдернут из него силой. Для всех, кроме, разумеется, самого Рамона.

С другой стороны, он ведь крутой сукин сын. Так что, может, он и сумеет выстоять, даже если его попробуют сломить. Трудно сказать, не проверив.

Поэтому вместо того, чтобы сокрушаться над своей судьбой, Рамон попытался вспомнить тот момент, когда перестал думать о Маннеке и пришельцах из-под горы как о врагах. Наверняка ведь был такой момент, не мог не быть. Он твердо намеревался посвятить себя убиению их за все, что они с ним сделали, и что? Вот он сидит и переживает, хватит ли ему сил умереть, не выдав их тайны? Неслабая такая перемена настроения, и тем не менее он не мог сказать точно, когда она произошла. Или почему это так сильно напоминало момент, когда он заговорил с женщиной в баре. Или почему перспектива собственных пыток и смерти не наводила на него такого уж особенного ужаса.

Впрочем, и тогда, с европейцем, вероятность его выживания тоже была далеко не очевидна. Он мог погибнуть в том переулке с такой же легкостью, с какой убивал. Собственно, дело заключалось не в результате. Все заключалось только в том, чтобы казаться человеком, который делает то, что он делал. Не самый плохой смысл жизни, за который и умереть не стыдно, вот в чем заключался смысл всего этого. А может, у него талант попадать в безнадежные ситуации. Как у того парня из мелодрамы по телевизору.

И были еще довольно долгие отрезки времени, когда Рамон понимал: спроси его сейчас кто угодно, и он выложит ему все как на духу. Все без остатка. Только бы его отпустили. Текли часы. Он прикинул шансы Маннека на выживание — получилось примерно шестьдесят против сорока. В зависимости от того, что будет преобладать в его сознании — геройство или трусость — в момент, когда за ним придут. А также от того, смогут ли разъярить его до такого состояния, когда он готов будет пожертвовать собой просто так, назло им всем.

Когда наконец отворилась дверь и вошли охранники, с ними вошел и полицейский босс. Он сменил костюм, из чего Рамон заключил, что со времени, когда его сунули в камеру, прошло не меньше суток. Что ж, вполне вероятно.

Надев на Рамона наручники, охранники повели его — один спереди, двое сзади, все трое вооружены электродубинками наголо — в маленькую комнатку для совещаний. Очень симпатично обставленную комнатку. По крайней мере в отличие от остальных помещений полицейского управления здесь совершенно не ощущалось атмосферы бойни. Вчерашний эния, а может, другой, достаточно похожий на него, чтобы Рамон не мог отличить одного от другого, стоял у одной стены, облизывая тело блестящим языком. Рядом стояли губернатор и — к удивлению Рамона — женщина из бара. Полицейский босс приказал охранникам усадить Рамона на привинченный к полу стул и приковать к нему наручниками. Губернатор смотрел на него со смесью брезгливости и некоторого удивленного уважения. Женщина только раз покосилась на него с подчеркнуто скучающим выражением лица и снова углубилась в свой электронный блокнот.

Это все ты, мать твою, виновата, мысленно передал ей Рамон. Если бы ты сама постояла за себя, а не ждала, пока это сделаем мы, я бы не оказался в такой заднице.

— Ладно, — скучающим тоном произнес губернатор. — Можем мы окончательно разобраться с этим?

— Ее как раз проводят в комнату для допросов, сэр, — сказал полицейский босс.

— Кого? — не понял Рамон. — Что за херня здесь происходит?

— То, что я говорил, hijo, — ответил босс. — Конечная. Поезд дальше не идет.

Экран на стене мигнул и ожил. На нем возникла адская комната для допросов, снятая с непривычного ракурса. Он видел затылок констебля — тот начинал лысеть. Сидевшая напротив Елена выглядела довольно раздраженной и теребила в руках сигарету. Рамон поперхнулся.

— Эй! Эй, постойте! Какого черта? Стойте! Я же только что с ней порвал! Она же психованная совсем! Гребаная loca ! Ей же нельзя верить, ни слова!

Губернатор покосился на босса. Влажные устричные глаза энии, казалось, заискрились, глядя на Рамона. Женщина делала вид, будто не слышит его.

— Сеньор Эспехо, — произнес босс, — рассмотрение дела об экстрадиции требует присутствия губернатора, представителя иностранных органов власти, представителя полиции и обвиняемого. То есть вас. В законе ни слова чертова не сказано о праве обвиняемого говорить. При всем должном уважении к вашим правам как гражданина, даю вам еще один шанс замолчать, прежде чем я прикажу сунуть вам в рот кляп. Ясно?