Кэролайн Черри - Иноземец

Древняя кладка не один век впитывала в себя солнечный свет и тени. Крепостные стены Бу-чжавида, цитадели и правительственного комплекса, протянулись по высокому холму, выше расползшихся городских кварталов Шечидана и чуть в стороне от них - а внизу, под этими стенами, отели и гостиницы сейчас переполнены. Сегодня утром начинается происходящая раз в три года публичная аудиенция, она привела в город сотни провинциальных властителей, чиновников из городов, местечек и округов - они приехали на поездах, на подземных железных дорогах, но последнюю милю от отелей, окружающих кольцом древний Бу-чжавид, все пройдут пешком, все эти толпы с петициями в руках будут подниматься по террасам каменной церемониальной дороги, проходящей под укрепленными Вратами Обещания Справедливости и бегущей на последней прямой широкими, разделенными грядками цветов полосами к обновленным Девятистворчатым Дверям, - сплошной поток высоких, широкоплечих атеви с черной как ночь кожей и лоснящимися черными косами, некоторые в богатых пальто, окаймленных золотом и атласом, некоторые в простых крепких одеждах - но явно самых парадных, какие у них есть. Профессиональные политики окажутся здесь плечом к плечу с простым торговым людом, властители Ассоциаций - со взволнованными неопытными просителями, и все будут нести свои обвязанные разноцветными ленточками петиции, свернутые в трубку и запечатанные сургучом, а вместе с ними маленькие букетики цветов, которые они положат на столы в фойе, - старый обычай для теплого сезона.

Заполненный запахами цветов и недавнего дождя холл в конце открытой колоннады звенел от голосов - атеви встречали знакомых или занимали очередь к секретарям-регистраторам, на чьих столах, установленных в просторном нижнем вестибюле, вырастали груды документов и петиций.

Земной человек, пробивающийся через этот бурлящий хаос по своим дворцовым делам, был обыденным зрелищем для придворных - светлокожая небольшая фигурка, на добрую голову ниже толпящихся вокруг атеви, подчеркнуто консервативного вида, с простой косичкой без лент и в кожаном наряде - необычным был сопровождающий его полицейский, но никто на них не пялился, кроме деревенского люда и частных просителей.

- Гляди! - крикнул какой-то ребенок и показал на него пальцем.

Расстроенный родитель так шлепнул по оскорбительно вытянутой руке, что под сводчатыми потолками разнеслось звонкое эхо. Атеви оглянулись. И притворились, что не видят ни Брена, ни его охранника.

Не привлекая к себе неучтивых взоров, проходили через холл властители провинций в сопровождении собственных помощников и телохранителей, а также гвардейцев айчжи. Брен шел со своим полицейским сопровождающим, все в той же притворной невидимости, слегка обеспокоенный после детского выкрика, но без всякой опаски: охранники айчжи демонстративно маячили на виду, стояли у каждой двери и на каждом повороте - обычная предосторожность в день аудиенции.

При такой всем видной и близкой охране он смог любезно распрощаться с полицейским конвоиром у маленькой Шепчущей двери, небольшой секции одной из величественных церемониальных дверей, через которую можно было незаметно и без официального доклада пройти в заднюю часть аудиенц-зала. Он проскользнул внутрь и тихо прикрыл дверь за собой, чтобы не мешать уже начавшейся церемонии.

"Опоздал!" - испугался он. Мони и Тайги не разбудили его заранее, просто пришли в свое обычное время, не имея на этот счет особых приказов и, наверное, опасаясь сделать что-то необычное, когда у его двери стоит полицейский охранник. Он понадеялся, что это не противоречило желанию Табини, и поторопился к приемному столу - узнать свою очередь в слушаниях.

В зале находился Банитчи в усеянной металлическими заклепками черной форме личной охраны айчжи. Банитчи остановил его, прикоснувшись к руке.

- Нади Брен! Вы спали?

- Нет, - признался он. И спросил с надеждой: - Вы его поймали?

- Нет, нади. Была гроза. Нам не повезло.

- Табини знает, что случилось? - Он бросил взгляд в сторону возвышения, где Табини-айчжи разговаривал с правителем Броминанди, ведя одну из частных бесед по приглашению. - Думаю, я у него на повестке дня. Он хочет говорить со мной? Что мне ему сказать?

- Правду - только один на один. Это ведь был его пистолет, не так ли?

Брен бросил на него обеспокоенный взгляд. Если Банитчи усомнился в его словах, то вчера ночью он этого не показал.

- Я сказал вам правду, Банитчи.

- Я в этом уверен, - сказал Банитчи, но когда Брен хотел продолжить путь к столу секретаря, чтобы назвать свое имя, как собирался, Банитчи поймал его за рукав и потянул назад.

- Не надо официально регистрироваться.

Банитчи кивнул в сторону возвышения, все ещё придерживая его за рукав, и повел к ведущим наверх ступеням.

Там заканчивал изложение своего дела Броминанди, най-айчжи провинции Энтайлл. Броминанди, в черных волосах которого уже пробивалась седина, а руки сверкали бесчисленными кольцами - и украшениями, и знаками достоинства - мог бы камень заговорить до скуки, но стоящие рядом охранники никак не находили деликатного способа оттеснить правителя в сторонку.

Табини кивнул в ответ на слова Броминанди, кивнул вторично и наконец сказал:

- Я поставлю ваш вопрос перед советом.

Звучало это до ужаса похоже на очередное повторение дела о правах на реку Алучжис, спора между двумя провинциями в верхнем течении и тремя провинциями в нижнем течении, которые использовали воду из этой реки для орошения. Эта каша варилась уже пятьдесят лет, с прошениями и встречными прошениями. Брен сложил руки перед собой и остановился рядом с Банитчи, опустив голову, стараясь выглядеть незаметно - насколько это возможно для земного человека при дворе атеви.

Наконец Табини-айчжи принял от Броминанди неизбежную петицию (или это была контр-петиция?), увесистый свиток со многими лентами и печатями, и передал её своим помощникам по законодательным делам.

В эту минуту Брен как бы невзначай поднял глаза на Табини и встретил ответный взгляд, который призывал их с Банитчи подняться на несколько ступенек, к креслу айчжи, во время короткого перерыва - привилегированные ранние просители пока что вертелись в толпе и сплетничали, в сводчатом бело-золотом зале стоял приглушенный гомон.

Табини спросил, не теряя времени:

- Брен, вы знаете, кто это был? Какие-то мысли есть?

- Никаких, айчжи-ма, абсолютно. Я в него стрелял. Промахнулся. Банитчи велел говорить, что стрелял он.

Взгляд переместился с него на Банитчи. Желтые глаза Табини были очень светлыми, даже призрачными при определенном освещении - и устрашающими, когда он гневался. Но сейчас он как будто не сердился и не обвинял ни одного из них.