Кэролайн Черри - Иноземец

Внутрь вошли охранники - на этот раз люди Сенеди, будь я проклят!

- Скажите Сенеди, что я решил, - заговорил он очень деловитым тоном, словно это был его кабинет, а они пришли получить сообщение. - Может быть, мы сумеем прийти к соглашению. Мне нужно поговорить с ним. Я поговорил бы лучше с ним.

- Это не наше дело, - сказал один - и он узнал это отношение, это официальное умывание рук: атевийский чиновник занял определенную позицию, прервал переговоры и приказал своим подчиненным пресекать любые попытки твердокаменно официально. Сенеди мог отдать приказ добиться результата, а о методах слышать ничего не желает. Но вряд ли. Брен не относил Сенеди к такой породе. Он считал, что Сенеди обязательно захочет знать, что делают его подчиненные.

- Это промежуточная позиция, - сказал он. - Передайте ему, что есть способы решить проблему.

Что угодно, лишь бы заставить Сенеди послать за мной.

Но охранники получили другие приказания. Начали отвязывать руки. Значит, собираются доставить меня в какое-то другое место. Господи, ну пожалуйста, лишь бы внутри Мальгури.

Целых четверо пришли со мной управиться. Смешно. Вот только ноги не работают как следует. Одна ступня вообще мертвая. И руки не действуют... Он попытался встать, пока они не придумали своего способа, и двое из них приподняли его и придержали руками сзади, чтобы он остался на ногах, хотя любой мог бы его унести сам, без посторонней помощи.

- Простите, - сказал он.

Его вели к двери, ступня подламывалась на каждом шагу, он обзывал себя дураком, что раскрыл рот, - деваться некуда, до того уже привык ко всем этим проклятым любезностям, таким сейчас бессмысленным...

- Просто передайте Сенеди, - говорил он, пока его вели по коридору. Куда мы идем?

- Нанд' пайдхи, идите молча. Нам приказано не отвечать на ваши разговоры.

А это значит, что они действительно не будут отвечать. Они мне ничем не обязаны и ничего не должны. То, что ответили тоже вежливо, немного успокаивает, по крайней мере показывает, что они не держат на меня никакого личного зла, но не означает ничего сверх того. Ман'тчи, кому бы ни принадлежал их ман'тчи, - для них все, с ним не поспоришь.

Хорошо хоть, что ведут вверх по лестнице, в холл. Он затаил в себе надежду, что они могут не свернуть в кабинет Сенеди, пройти мимо, и они в самом деле прошли мимо - но дверь была закрыта и свет под ней не просматривался. Черт, подумал он, очередная надежда поманила и обманула; его передернуло, даже такой пустяк - целое потрясение для последних остатков здравого смысла, но нить понимания все рвалась, рассыпалась, он пытался одновременно охватить все, что происходит, что ещё может произойти, и этих людей тоже, понять бы, чьи это люди, - и все это неважно, все равно ничего не сделаешь и не изменишь. Можно рассортировать вопросы, которые они задавали, и попробовать вычислить, что они ещё спросят - это... пожалуй единственное, от чего будет толк; но все равно невозможно поверить, что назойливо повторявшийся вопрос о пистолете хоть сколько-нибудь важен, может, они хотели, чтобы я на нем зациклился, а они пока будут отщипывать по кусочку то, что я знаю... пока не разберутся, где мои познания кончаются и насколько полезен я буду для них.

Не существует никакого стартового комплекса - а ведь это был самый пугающий вопрос, и тут они ошибаются, наверняка ошибаются: даже с самыми большими натяжками никак не получается, что это правда. Но что касается накопления запасов - верно, они оперируют торговыми данными. Насчет этого не отоврешься. Атеви наконец-то усвоили урок, который им давали люди, и поняли, что мы накапливаем материалы, нужные для развития определенных отраслей, тут я мог бы им куда больше рассказать, если б они задавали нужные вопросы и использовали нужные наркотики. Сенеди сказал то же самое, что говорили мои инструкторы: героем мне не стать, разве что сумею придумать вранье получше, чем уже придумал экспромтом... и построенное на том, что уже успел сказать.

Господи, но ведь ближайшая их цель - надежда связать пистолет с Табини, а не все остальное - они пока не победили Табини, не получается у них, а потому будут и дальше спрашивать о том, что уже спрашивали...

Но на этот счет я им не смогу сказать ничего больше.

Не смогу. Не решусь. Не смогу разыграть какую-то игру на этом опасном пути. Надо работать головой, а в ней месиво, никакой ясности - все тело болит, и голова болит, мысли спотыкаются и скачут от любой отвлекающей мелочи, скатываются к тому, что может произойти, что я мог бы сделать, но не решаюсь... и есть ли у меня какой-то выбор...

Его провели мимо кухни, потом по коридору к лестнице - он когда-то заподозрил, что на ней могут стоять охранные проволоки, - черная лестница покоев Илисиди, её крыло замка, полностью отделенное от остальной части Мальгури.

- Банитчи! - закричал Брен, когда его повели вверх по лестнице, - и его конвоиры крепче стиснули пальцы, даже руки онемели. - Банитчи! Тано! На помощь!

Он попытался столкнуть конвоиров с лестницы вниз - схватился одной рукой за перила, но не смог удержаться. Один из охранников охватил его рукой, оторвал от перил и придавил грудную клетку так, что дух вышел, второй тем временем восстанавливал равновесие.

- Банитчи! - он орал так, что горло чуть не лопалось; но ему не хватало силы разбросать их, когда они начеку. Его подхватили с двух сторон и понесли наверх, потом по верхнему коридору - и через массивные двери втащили в апартаменты Илисиди.

Толстые двери. Когда закрыты - ни звука не прорвется...

В покоях Илисиди пахло цветами, горящими дровами, керосином от ламп. Теперь уже нет смысла отбиваться. Он перевел дух и пошел сам - он уже сделал все что мог, ничего не вышло, а теперь, когда все равно никто не услышит, нечего упираться, пусть ведут куда хотят - по натертому паркету и старинным коврам, мимо изящной мебели и бесценных произведений искусства и, как везде в Мальгури, мимо голов мертвых животных - в том числе вымерших, выбитых охотниками начисто.

С очередным сиплым вдохом он уловил чистый, холодный запах промытого дождем воздуха. Где-то были открыты окна или балконные двери и пропускали в комнаты свежий ветерок; в следующей комнате было темно, лампы не горели, воздух становился холоднее с каждым шагом, наконец его провели через темную гостиную, которую он вспомнил, на открытый балкон.

Здесь стоял стол, в темноте за ним сидела темная фигура с подернутыми сединой волосами, укутанная от холода в теплое одеяло. Илисиди пила чай с сухариками - это был её предрассветный завтрак. Она подняла глаза на нарушителей своего покоя, а потом - безумие, чистое безумие! - повела рукой, показывая на пустой стул. Ледяные порывы ветра трепали кружевную скатерть.