Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал [переиздание]

— Какой дом? Денег-то у тебя в обрез.

— Маленький, — пояснил Чудила, — но для нас сойдет. Кто-то построил его для себя, но потом переехал на восток. Стоил всего пять сотен, вот я и купил его. Мы с мисс Уэлдон въедем туда сегодня, сразу как повенчаемся. Но, пожалуйста, до завтра не говорите никому.

— Не скажем, Чудила. Будь уверен.

Чудила вышел на светлую (четыре часа дня) улицу, Рэдни — за ним следом; завсегдатаи парикмахерской рухнули в кресла и схватились за бока.

Солнце постепенно приближалось к горизонту, ножницы щелкали, мухи жужжали, часы тикали, клиенты сидели, кивали, ухмылялись, махали руками, обменивались шутками…

На следующее утро малыш Рэдни Беллоуз сидел за завтраком, задумчиво черпая из тарелки кукурузные хлопья. Отец сложил на столе газету и посмотрел на мать.

— Сегодня весь город только и говорит, что о тайном бегстве Чудилы Мартина с мисс Уэлдон, — сказал он. — Никто не знает, где они.

— Да-да, — отозвалась мать, — я слышала, он купил ей дом.

— Я тоже слышал, — подтвердил отец. — Но сегодня я звонил Карлу Роджерсу. И он сказал, что не продавал никакого дома Чудиле. А ведь Карл — единственный в городе торговец недвижимостью.

Рэдни Беллоуз проглотил еще ложку хлопьев и перевел взгляд на отца.

— Нет-нет, он не единственный в городе торговец недвижимостью.

— О чем это ты? — удивился отец.

— Просто я в полночь выглянул в окно и кое-что увидел.

— Что ты увидел?

— Светила луна. И знаешь, что я увидел? Я видел, как по Элмглейдской дороге шли двое. Мужчина и женщина. Мужчина в красивом новом костюме и женщина в зеленом платье. Шли не торопясь. Держась за руки. — Рэдни остановился, чтобы набрать в грудь воздуху. — И эти двое были Чудила Мартин и мисс Уэлдон. А по Элмглейдской дороге не встретишь ни одного дома. Там только кладбище Тринити-Парк. И мистер Густавссон продает могилы на кладбище Тринити-Парк. Он держит в городе контору. Я ведь сказал, что мистер Карл Роджерс — не единственный в городе торговец недвижимостью. Так что…

— А, — раздраженно фыркнул отец, — тебе это приснилось!

Рэдни, склонившись над тарелкой с кукурузными хлопьями, косился на родителей краешком глаза.

— Да, сэр, — вздохнул он наконец. — Мне это просто приснилось.

Он был постояльцем. Каждый день я встречал его за ланчем. Одевался он очень аккуратно, в полосатый костюм из индийского льна, на голове носил соломенную шляпу, хрусткую, как кукурузные хлопья. После ланча он отправлялся в нижнюю часть города к парикмахеру. Тут комбинация: мистер Винески и окна с цветными стеклами в холле у моей бабушки — я любил смотреть через них и видеть на улице разноцветных людей. Они появлялись во многих других моих рассказах: люди пурпурные, люди серые, «китайцы», «индейцы» (за красным стеклом). Так вот, тут у меня скомбинированы постоялец, раздумья, кто он такой, окна с цветными стеклами и наблюдение за тем, как бабушка разделывала цыплят. Соедините все эти метафоры и получите рассказ.

Он помнил, как тщательно и умело, ласкающими движениями, бабушка проникала в холодное взрезанное нутро цыпленка и извлекала оттуда удивительные вещи: влажные, глянцевитые, с мясным запахом кольца кишок, мускулистый комочек сердца, желудок, а в нем зернышки. Как искусно и изящно надрезала цыплячью грудь и пухлой ладошкой обирала с нее медали. Одни из них шли в кастрюлю с водой, другие в бумажку — наверное, бросить потом собаке. За этим следовал ритуал набивки чучела вымоченной и приправленной пряностями булкой, а завершала дело, проворными тугими стежками, блестящая хирургическая игла.

При всех чудесах хирургии, однако, ни одна птица после операции не возродилась к жизни. Цыплят немедленно препровождали в преисподнюю, пытать острым вертелом, раскаленным жиром и кипящей водой, до той поры, пока за праздничным столом не собирались прочие хирурги с грозными скальпелями в руках.

За одиннадцать лет, прожитых Дугласом, он редко сталкивался с впечатлениями более захватывающими.

Чего стоила одна только коллекция ножей.

Будучи не при деле, они покоились в скрипучих ящиках большого кухонного стола. Это был волшебный стол, откуда бабушка — седовласая старая колдунья, однако не злая, с милым, добродушным лицом — извлекала атрибуты для своих магических операций. Для рассекания и исследования цыплят и прочей дичи они представлялись важнейшим инструментом.

Шевеля губами, Дуглас насчитал в общей сложности двадцать ножей различных форм и размеров. И каждый был отполирован так тщательно, что в нем виднелось четкое, хотя и искаженное, отражение рыжих волос и веснушек Дугласа.

Пока бабушка занималась расчленением животных, внуку полагалось вести себя тихо. Стоять по ту сторону стола, вытягивать шею и наблюдать было можно, но не болтать языком: это разрушило бы чары. Когда бабушка трясла над птицей серебряными судками, воображалось, будто оттуда сыплются не соль и пряности, а дробленая мумия и индейские кости, а беззубый рот ее выпевает заклинания.

Пружина любопытства сжималась и сжималась, и наконец Дуглас набрался храбрости ее отпустить.

— Бабушка, а я внутри такой же? — Он указал на цыпленка.

— Как что, детка?

— Как он, внутри?

— Да, примерно такой же, только немного красивей и аккуратней.

— И сам живот у меня больше, — добавил Дуглас, гордый своим животом.

— Да, — подтвердила бабушка. — Больше.

— А у дедушки живот еще больше, чем у меня, бабуля. Он на него локтями может опираться.

Бабушка засмеялась и покачала головой.

Дуглас сказал:

— А Люси Уильямс, с нашей улицы, у нее…

— Помолчи, дитя! — прикрикнула бабушка.

— Но у нее…

— Забудь о Люси! Это другое дело. Помалкивай, и все тут.

— Но почему у нее другое дело?

— Еж иголкою вот-вот болтливый рот тебе зашьет, — отрезала бабушка.

Дуглас тут же отошел, но вскоре вернулся в задумчивости:

— Бабушка, а откуда ты знаешь, что у меня внутри?

— Знаю, и все. Ну, ступай себе.

Дуглас, хмурясь, потопал в гостиную; в голове вертелась мысль о том, многого ли стоят знания, полученные от взрослых, если они ничем не подкрепляются. Взрослые правы, и все.

Звякнул колокольчик.

Сбежав в холл, Дуглас разглядел через стекло парадной двери соломенную шляпу. Злясь оттого, что колокольчик не умолкает, он распахнул дверь.

— Доброе утро, мальчик, а хозяйка дома?

С длинного гладкого лица красно-коричневого цвета на Дугласа смотрели холодные серые глаза. Посетитель был высок и худ, в руках держал чемодан и портфель, под мышкой — зонтик; тощие ладони прятались в теплых перчатках, голову венчала чудовищно новая соломенная шляпа.