Олег Дивов - Выбраковка. Ночной смотрящий

Характеризуя эту позицию, я мог бы ограничиться только одним словом – «трусливая». Посудите сами. Живописуя насилие, автор подробно рисует механизм его воспроизводства и того разрушительного воздействия, которое оказывает насилие на человека, его творящего. Раскрывая внутренний мир героя во всей его мерзости, автор тем не менее упорно пытается защитить этого человека, подбрасывая читателю недвусмысленные (хотя и сомнительные по правдоподобию) доказательства того, что герой якобы не так уж плох. Наконец, описывая идиллические картины повседневного безоблачно счастливого бытия москвичей (обеспеченного, разумеется, действиями АСБ), автор создает фон, который заставляет читателя волей-неволей признать, что «доброму гражданину» в этом жестоком мире совершенно нечего бояться.

Но позвольте спросить – чью все-таки сторону занимает писатель? Взявшись обличать чудовищную систему, он ее всячески защищает. Рисуя положительные (?!) стороны «теории Сверхнасилия», воплощенной в жизнь, он будто нарочно открывает перед читателем галерею отвратительных типов, которые упомянутую теорию проводили на практике. Он, видите ли, предлагает нам самим решать, что такое хорошо и что такое плохо.

Немаловажную роль в запудривании мозгов читателя играют и эпиграфы к главам. Конечно, это чистой воды лапша на уши, но фактологически к эпиграфам не придерешься, отчего лапша вешается особенно эффективно.

Создается впечатление, что автору просто не хватило духа раскрыть свое истинное лицо, обозначить четко ту позицию, которую он занимает на самом деле. Думаю, вы без труда поймете, какую именно позицию я имею в виду.

Что это, как не трусость?

Разумеется, автор совершенно намеренно выбрал для книги относительно благополучный период в жизни страны. Напомним – в последние годы владычества так называемого Правительства народного доверия Союз действительно испытывал определенный экономический подъем, а преступность была подавлена едва ли не стопроцентно. Повсеместное восстановление института карательной психиатрии фактически купировало мало-мальские внешние проявления отклонений от условной нормы (это если не брать в расчет сотрудников АСБ, разгуливавших по улицам свободно и наводящих ужас одним своим видом). Жесткое (до откровенной жестокости) исполнение экологических требований значительно оздоровило воздух больших городов. Плюс резкое снижение подоходного налога, внушительное повышение заработной платы госслужащим и пенсионных выплат, а также совершенно нереальный, но с точки зрения оболваненных масс весьма убедительный курс внутренней конвертации рубля (вот она, нынешняя гиперинфляция). Все это создавало у большей части населения состояние легкой эйфории и, соответственно, крайне снисходительное отношение к частичному ограничению гражданских свобод. Вкупе с жесткой фильтрацией информационных потоков такая политика не могла не создавать у людей иллюзии, что все идет как надо. Особенно подействовало на массовое сознание открытие границ и публикация объективной (!) статистики по эмиграции, которая оказалась аномально низкой для тоталитарного государства. Принимая во внимание все вышеперечисленные факторы, нельзя не признать, что Правительство народного доверия могло бы продержаться у власти еще года три-четыре, пока его не раздавили бы подспудно набиравшие силу деструктивные экономические процессы. С другой стороны, эта власть в людоедском запале попросту не могла не пожрать самое себя.

Выбор такого временного промежутка как бы снимает с автора часть ответственности. Он вроде бы не обязан напрямую рассказывать о массовых расправах, чинимых его героями, поскольку в описываемый период времени таковых не наблюдалось. Как вполне резонно говорит в книге главный герой напарнику-неофиту: «Чего пришел, мы всех уже поубивали». Более того, автор награждает своих выбраковщиков легким комплексом вины, опять-таки небезосновательно, поскольку давно пора. Да и внешние признаки комплекса описаны правдоподобно – они именно такие, какие и должны быть у патологических личностей, размытые и нечеткие. Выбраковщики элементарно не понимают, отчего и за что им так стыдно. Даже анекдотический перенос, выразившийся в яростном нежелании отстреливать бродячих собак, которые «ни в чем не виноваты», по слухам, имел место на самом деле.

Верно подмечена и странноватая, на взгляд непосвященного, система отбора сотрудников АСБ, когда на первый план выходил не оперативный опыт и умение вести себя в экстремальных ситуациях, а то, что у человека есть личный счет к уголовникам. И очень умело прорисовано выпирающее изо всех щелей, набирающее силу безумие. Безумие как шерифов-опричников, так и системы в целом.

Оставим на совести автора то, что никаких следов мифической «теории Сверхнасилия», открыто провозглашающей государство этаким «суперпаханом», т.е. главным и посему единственным преступником в стране, до сих пор не обнаружено. Скорее всего, данной теории не существовало, ее вполне заменял печально известный «Указ Сто два». Также неправдоподобна и история главного героя. При всей своей психической неадекватности этот человек, существуй он в реальности, не ходил бы по Москве с игольником и пистолетом, а был бы принудительно и навечно загнан опекуном в какую-нибудь африканскую тмутаракань от греха подальше. Абсолютно неверна, хотя и не лишена определенного мрачноватого изящества авторская трактовка возникновения термина «птичка». Человек по имени Павел Птицын в обозначенный автором временной отрезок ни в каких госструктурах не числился (это несмотря на весьма раздутые штаты – не повезло властям на Птицыных). А вот Павел Александрович Гусев действительно проходил по документам как старший уполномоченный АСБ, только не Центрального отделения Москвы, а Северо-Западного. На второй год выбраковки он был захвачен и впоследствии зверски убит бандой вымогателей, принадлежавшей к знаменитой и по сей день солнцевской братве (кстати, похожий эпизод в книге упомянут, хотя и не без вранья). Что известно автору о реальном Гусеве, его происхождении и родственных связях, и известно ли вообще, сказать трудно. По внешним данным и возрасту Гусев покойный и Гусев книжный совершенно разные люди. Вдобавок, кто такой на самом деле Гусев из книги и на что именно автор упорно намекает, тоже вопрос открытый. А детективные фокусы, когда совершенно невозможно понять, врет герой или говорит правду, лишний раз подтверждают, что и сам литератор пребывает на его счет в глубокой неуверенности.

Безусловно неверны постулируемые в книге основополагающие принципы личных взаимоотношений сотрудников АСБ и милиции. «Указ Сто два» жестко связал эти две структуры организационно, но человеческий фактор и здесь внес коррективы. МВД всеми доступными способами уклонялось от контактов с выбраковщиками как на уровне руководителя высшего звена, так и простого участкового инспектора. Да, разумеется, АСБ более чем активно пользовалось милицейской «наводкой». Все оперативно-розыскные мероприятия в стране по-прежнему вели специалисты МВД (в Агентстве таковых попросту не было, что бы там ни утверждали малокомпетентные фантазеры). Данные по тем фигурантам, которые подпадали под «юрисдикцию» АСБ, исправно Агентству пересылались. Но подчеркнуто теплые отношения между выбраковщиками и некоторыми милиционерами, выпячиваемые автором к месту и не к месту, – такая же фальшь, как и эпизод, в котором мент с самоубийственной храбростью обзывает Гусева вождем палачей. Да, АСБ взяло на себя долю милицейской работы, но делало ее, во-первых, чисто механически, а во-вторых, исключительно топорно. Просто большая часть преступников, определенная по «Указу Сто два» во враги народа, задерживалась (если не стыдно эту процедуру так назвать) и зачастую расстреливалась на месте людьми Агентства.