Александр Громов - Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты

– Третьи сутки пошли, – напомнил Гриша Малинин гундосым от насморка голосом, – и ничего.

– Вторые, – сейчас же поправил Гойко. – Часов двадцать пять – двадцать шесть, не больше.

– С чего ты взял? – строптиво оспорил Гриша. – Может, у тебя и часы есть?

– Есть. Внутри. И если они говорят мне, что с момента «ноль» прошло чуть больше суток, значит, чуть больше суток, и точка.

– А я не о том говорю, – сказал Гриша и шумно высморкался. – Пусть с момента «ноль» прошли сутки, мне-то что. Я о том, что мы тут сидим уже двое суток с лишним, а наверху хоть бы хны. Дядя Лева, а может такое быть, что наверху уже шарахнуло, а мы тут ничего не заметили, а?

– Может в одном случае: если нас уже нет, – сказал дядя Лева. – Ты еще есть или только нам кажешься?

Приняв шутку, Гриша дурашливо ощупал себя.

– Вроде есть. Наличествую.

– Тогда делай вывод: наверху тихо. За всю Землю не скажу, но над нами точно штиль. Даже удивительно.

На какое-то время наступила тишина. Стало слышно, как в затопленный шурф откуда-то сверху с методичностью метронома падают тяжелые капли. Кто-то сейчас же закряхтел и шумно задвигался, заглушая надоевшую капель. Кап-кап. Пусть не по обритой макушке, но все равно пытка.

– Дядя Лева, а в календаре мы не сбились?

Задвигались, заворочались сразу все, даже те, кто дремал. Тема была изжеванная вдоль и поперек, но все еще благодатная. Часов, само собой, ни у кого не было – на что они каторжникам? Естественно, дядя Лева считал дни, отмечая каждый прошедший зарубкой на палке. Правда, та палка по недосмотру пошла в костер, и хотя Лев Лашезин, задав взбучку виновному, сейчас же восстановил хронологию по памяти, но чем дальше, тем больше он мучился сомнениями – точен ли его счет? Мнительность отравляла жизнь.

Существовала и еще одна причина для сомнений: в последних числах декабря, когда в полдень небо на юге лишь светлело на полчаса-час, а солнце так и не показывалось, стояла редкостно ненастная погода. Долго ли сбиться в счете дней тому, кто целыми сутками храпит в землянке под вой пурги, как барсук в норе? Раз плюнуть.

Кто-то – кажется, Перепреев – хотел было изложить свои взгляды на хронологию и даже набрал в грудь воздуху, но сейчас же начал шумно чесаться, постанывая и тихонько подвывая от наслаждения…

– Больше чем на сутки мы сбиться не могли, – авторитетно заявил Лев Лашезин, отбросив сомнения. – Прошли все вероятные сроки.

– Ну и что дальше? – прогнусавил Малинин и безуспешно попытался прочистить носоглотку. – Э! А может, все уже началось, только до нас еще не докатилось?

– Это еще когда считали, – возразил Лашезин. – Земля должна была натолкнуться на барьер точкой, лежащей в Тихом океане немного севернее Гавайских островов. Ну а дальше дело понятное: уничтожение всего и вся по окружности расширяющейся сферы. От начала и до конца процесса – примерно одиннадцать минут. – Он вздохнул. – Темный ты, Гриша…

– Тогда какого мы тут сидим в сырости? Я скоро квакать начну.

– Хочешь слазать наверх? Пожалуйста. Разведаешь обстановку и вернешься. Ну?

– Я, собственно…

– Что, страшно? Иди, иди. Ты самый молодой, тебе и лезть. Одна нога здесь, другая там. Пошел.

– Дядь Лев, ты серьезно?

– Да! – рявкнул Лашезин. – Ты еще здесь?

Гриша тяжело вздохнул. Поднявшись на ноги, пробормотал: «Ну ладно…» и нехотя двинулся вдоль штольни. Какое-то время его сутулая спина еще маячила, медленно растворяясь во мраке, затем она растворилась окончательно, а вскоре не стало слышно и его шагов. И снова омерзительным метрономом зазвучала сводящая с ума капель. Кап. Кап. Дядя Лева сдержанно зарычал. Гойко Кирибеевич натужно закашлялся, перебивая акустическую пытку. Прон Халтюпкин молча подбросил в костерок щепку и, пристроившись на корточках, стал греть руки.

Ждали долго. Не скоро ведь выберешься наружу – глубоко забрались, чуть выше воды, затопившей нижние штольни. Будь шахта действующей, сохранись в исправности подъемник, не было бы проблем – а так только в кромешной тьме по скобам аварийного лаза. Семьдесят сантиметров диаметр. Если лезешь с мешком или каким иным грузом, приходится подвязывать его снизу, и он мотается, как маятник. Зато не так просто разбиться в лепешку, если вывернется шаткая скоба, – тому, кто настороже, даже и не альпинисту, заклиниться в лазе ничего не стоит.

А когда Гриша все-таки вернулся – запыхавшийся, глаза шалые, – сразу ртов шесть выдохнули слаженным хором:

– Ну?..

Пламя в костерке уже совсем погасло, тускло рдели угли, подергиваясь пеплом. Молча присев на корточки, Гриша дунул в костровище и поместил над ним мокрые черные ладони – не иначе здорово зазяб, хватаясь за промерзшие скобы. А еще совершенно явно хотел чуть-чуть поторжествовать. В кои-то веки выпадает такое счастье самому младшему!

– А по шее? – спросил, придвигаясь, Гойко.

– Успеешь, – остановил его дядя Лева. – Гриша, ты отогрелся? Ну, Гришенька? Ты молодец, мы все у тебя в долгу и о том не забудем. Если, конечно, ты не будешь изображать, что у тебя и язык примерз… Ну?

– Ну чего тут ну? – пробубнил Гриша и попытался сурово насупиться, но предательская улыбка сейчас же полезла ему на лицо. – Хорошо там. Прямо весна. Солнышко светит, снег сверкает. Птичка какая-то чирикала. И никакой аннигиляции…

Кто-то неуверенно взгоготнул. Прочие шумно задвигались, и даже те, кто, убивая время, пытался дремать, бросили это занятие.

– Уверен? Ты до верха-то долез?

– Обижаешь, начальница…

– А какого, спрашивается, мы тут сидим?.. Что высидим?

– Ха! Так что, вылезаем, что ли?

– А то! Самое время, пока никого радикулитом не скрючило…

– А мясо? Копчушки наши как же? Бросим, что ли?

– Я тебе брошу! Умный больно. Наверх подымем. Частями.

– Сам умный. Я к тому говорю, что часть мяса можно пока и тут оставить. Естественный холодильник, и зверья никакого нет, даже мышей…

– Разве что Хозяйка Медной Ямы, – хихикнул начитанный Гриша.

Никто даже не спросил, что он имел в виду. Толкаясь, торопливо разобрали наполненные копченым мясом мешки из шкур. Наверх! Неуверенная, но уже шалая радость владела всеми. Так бывает, когда приговоренный видит с эшафота скачущего во весь опор гонца – не везет ли тот положительный ответ на прошение о помиловании? Ведь бывает же такое! Да, да! Чудеса и впрямь иногда случаются.

Яростно сопя, карабкались по скобам вверх, словно на телебашню. Ругались. Злобно пихали уставших, вздумавших передохнуть. Выбравшись – повалились на наст, задохнувшись от свежего воздуха и зажмурившись от искристого сияния снега. Теплый шарик солнца висел над мохнатыми елями в пронзительной синеве. Осели сугробы, затвердел наст. К Полярному кругу подкрадывалась весна. Самая обыкновенная, естественная. Не пылали леса, не горело адским огнем небо, да и земля не тряслась под ногами. И ведь не врали уши: в лесу в самом деле щебетала какая-то птаха!