Александр Громов - Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты

Дому, где жила Ольга, не повезло: он не уцелел, попав в черту сплошных плановых разрушений. Зато уцелел родной полицейский участок, где некоторые кабинеты, комната психологической разгрузки и даже отгороженная половина «обезьянника» были отданы под временное общежитие для бездомного личного состава. Хватало времени и на сон, и на спокойный прием пищи, и на недолгую болтовню с подругами, а больше ничего и не хотелось. Еду исправно привозили в полевой кухне – однообразную, но сытную.

Больше всего Ольге хотелось бы забыть свое фиаско с попыткой задержания одного из телепортирующих эксменов. «Дура ты, дура, – внушала Галка Васюкевич. – Скажи спасибо, что на пулю не нарвалась. Куда полезла без приказа, зачем?..»

Правда, Галка не бралась утверждать, будто Ольга сорвала операцию ненужным своеволием, и вообще никто не попытался повесить на нее вину за провал, но с того было не легче. За плохое планирование операции приходится отдуваться не одному лишь начальству – исполнителей тоже не гладят по головке. Оглядываясь назад, Ольга понимала, что эксмены-уникумы имели реальный шанс уйти, чем и воспользовались. Галка шепнула, будто бы весь план исходил из неверной предпосылки о том, что среди троих беглецов телепортирующий только один…

Да, противник был недооценен. Да, рискованный бросок Ольги ничего не дал, если не считать унизительного удара кулаком по темени. Удар – чепуха: отлежалась чуток и вскоре уже принимала участие в масштабной операции по зачистке города. Головная боль к вечеру прошла, остались недоумение и жгучая обида. Получить по голове от какого-то возомнившего о себе эксмена! Удар не по темени – по самолюбию!

«Ты их боишься, – говорила еще Галка, и Ольга не решалась строптиво переспрашивать, кого это «их». – Помнишь, после операции по зейнабисткам ты рассказывала мне, как тебя в детстве напугал телепортацией мальчишка-эксмен? Мне бы раньше сообразить, что у тебя комплекс и что ты с ним борешься! Не спорь, я вижу. Тебе не терпится доказать самой себе, что все это пустые страхи, что ты все равно сильнее врага, ловчее, умнее… Вот и рванула – доказывать! И много ли доказала? Радуйся, что на тебя не повесили всех чертей…»

Галка была права. Больше всего на свете Ольга желала бы встретиться с тем эксменом еще раз.

Лицом к лицу. Можно без оружия. Но и без правил.

Мечты тем и отличаются от реальности, что пока еще реальностью не стали. Мало-помалу служба входила в привычную колею. Смена – двенадцать часов, и далеко не каждую ночь весь отряд поднимался по тревоге. В отряде поговаривали о восстановлении выходных дней, пока что по одному в две недели, и слухи эти не казались беспочвенными.

Прошел апрель, наступил май. Из сводок следовало, что почти двадцать процентов населения уже вернулось в свои дома. Восемьдесят процентов бездомных по-прежнему ютились в подземных убежищах и палаточных лагерях. Многих временно селили в унылых эксменских кварталах, ныне чересчур просторных для поредевшего поголовья второсортных двуногих.

От мамы по-прежнему не было никаких известий; не поступало пока и ответов на запросы. Ольга ругала себя за то, что своевременно не выяснила, в какое убежище определили маму. Правда, в те безумные дни – не дай Первоматерь еще раз пережить такие! – не было ни единой свободной секунды, и будь в сутках сто часов, все равно оставалась бы досада: почему не двести? Теперь оставалось ждать, обоснованно надеясь на скорый конец неразберихи с учетом и связью.

Успокаивало и то, что почти все девчонки в отряде до сих пор не имели сведений о своих родных. А что Галка Васюкевич исключение, так ведь у нее мать – генерал полиции. Невместно отсиживаться в убежищах тем, у кого сейчас самая работа.

…Там, где у границы пригорода эстакада надземки, плавно понижаясь, вдруг резко обрывалась, доисторическим животным взревывал экскаватор, восстанавливающий железнодорожную насыпь, старательно уничтоженную шесть недель назад. Пахло выхлопом и потревоженным сырым грунтом. Ждал своей очереди на разгрузку грузовик со щебенкой. С полсотни эксменов под руководством седого дорожника в нарукавной повязке десятника вручную укладывали шпалы. Поезда-рельсоукладчика не наблюдалось – Ольге приходило в голову, что, возможно, и эта техника была списана в колоссальный расход во имя плана гражданской обороны. Ветхий маневровый тепловозик, пища сигналами, толкал платформу с рыжими от ржавчины рельсами. Черт знает откуда брались эти рельсы при неработающих металлургических комбинатах. То ли из старых запасов, то ли в неразберихе последних дней перед моментом «ноль» чья-то гениальная голова догадалась сохранить рельсы с порушенной дороги, вместо того чтобы попросту бросить их, слегка прикопав…

На сей раз никто из посторонних не мешал работе. Задействованный на охране усиленный патруль полиции маялся без дела. А ведь всего несколько дней назад приходилось рассеивать мстительно настроенные толпы местных жительниц, воочию узревших результаты хозяйничания эксменских банд в их домах. В их городе. На их планете. Приходилось стрелять поверх голов, вызывать на подмогу пожарных с брандспойтами, вылавливать и увещевать дубинками самых исступленных, норовящих телепортировать за кордон и добраться до обидчиков. А робкие обидчики, работающие по пятнадцать часов в сутки не за совесть, а за страх, были рады-радешеньки, что их оставили жить, что их кормят и даже охраняют от самосуда. Что им позволили искупить вину. Какое счастье, что людям более, чем прежде нужна рабочая сила! Саботажников не находилось; лодырей и симулянтов сами эксмены избивали до полного вразумления – пусть непрофессионально, зато от души.

По оценкам компетентных правительственных органов, доводимым до сведения личного состава в качестве служебной информации, спустя месяц после пика всемирного кризиса удалось собрать и привлечь к труду три миллиарда эксменов – семьдесят пять процентов их докризисной численности. Остальные либо были уничтожены, либо по сию пору пребывали в бегах. Пожалуй, можно было надеяться отловить по всему миру еще миллионов сто пар рабочих рук, вряд ли больше. Зато потери среди настоящих людей, по предварительным сведениям, не превышали четырех-пяти процентов. Демографический корабль дал тревожащий крен: на двух человек отныне приходился лишь один эксмен. Понятно, что власти настаивали на сбережении рабочей силы, позволяя наказывать смертью лишь открытое и наглое неповиновение!

К счастью, справедливая ярость населения понемногу утихала, растворяясь в бездне повседневных неотложных забот. По слухам, кое-где дело уже доходило до формирования женских строительных бригад из представительниц временно невостребованных профессий и, что дивно, в желающих недостатка не испытывалось. Пропаганда тоже делала свое дело: надо – значит надо. Особенно за награду в виде первоочередного обеспечения жильем.