Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник)

— Неплохо бы, конечно, сейчас апельсинового сока и кофе, но в общем кормят нас не так уж и плохо.

— Я вам не рассказывал, как дядя Боди попал в мексиканскую тюрьму в Хуаресе? По ошибке, естественно.

— Естественно, — согласился Оскар. — И что дальше?

— В тюрьме их кормили кашей из прыгучих мексиканских бобов. Так вот, дядя…

— Живот у него, что ли, заболел?

— Да нет. Он их тарелку за тарелкой сметал, а через неделю перепрыгнул четырехметровую стену и пошел домой.

— Если б я сам не видел твоего дядю, ни за что б не поверил. Слушай, а что бы он делал на нашем месте?

— Что делал? Стал бы любовником этой ихней старушки и через три дня отдавал бы приказы направо-налево.

— Что-то и мне поесть захотелось, — вдруг объявил Берк.

— Это порция лейтенанта, — предупредил его Оскар. — Тебе предложили, нечего было отказываться.

— Не имеешь права мной распоряжаться.

— Да что ты говоришь — не имею? Имею, и сразу по двум причинам.

— Какие еще причины?

— Мэтт и Текс.

— Врезать ему как следует, командир? — Текс встал.

— Пока не надо.

— Ну вот!.. — разочарованно вздохнул Текс.

— Между прочим, — заметил Мэтт, — тут есть и постарше тебя, так что придется подождать очереди.

— Замолчите, ребята, — оборвал их Оскар. — Никто ему не врежет, если только он не схватит порцию лейтенанта.

У входа послышался шум и занавес приоткрылся.

— Моя мать согласилась видеть тебя. Пошли.

— Меня одну или со всеми сестрами?

— Всех вместе. Идем.

Они направились к выходу. Берк хотел выйти тоже, но две амфибии оттолкнули его и держали до тех пор, пока еще четверо не подняли лейтенанта Турлова и не вынесли его в коридор. После этого группа двинулась по коридору.

— Хоть бы свет в этой крысиной норе сделали, — сказал Текс, споткнувшись в очередной раз.

— Для них здесь и так светло, — сказал Оскар.

— Понятно, — ответил Текс, — но мне-то от этого не легче. Мои глаза в инфракрасном не видят.

— Тогда поднимай повыше ходули.

Они оказались в большой комнате. Это был не тот зал при входе, куда их привели в первый раз — здесь не было бассейна. Амфибия, та, что говорила с ними тогда и после разговора с которой их увели, сидела на возвышении в дальнем углу комнаты. Из пленников ее узнал один Оскар; для его спутников она ничем не отличалась от прочих амфибий. Оскар ускорил шаги и поравнялся с сопровождающими.

— Приветствую тебя, старая и мудрая мать многих.

Амфибия выпрямилась и пристально посмотрела на него.

В комнате стояла тишина. У каждой ее стены выстроились представители Маленького народа, то и дело переводя взгляд со своей предводительницы на землян и снова на свою предводительницу. Мэтт чувствовал — от ее ответа зависит сейчас их судьба.

— Приветствую , — амфибия отказалась взять на себя инициативу в переговорах, поскольку никак не назвала Оскара. — Ты хотел говорить со мной. Можешь говорить.

— Что это за город, в который я попал? Может быть, я приехал в такую даль лишь затем, чтобы оказаться в городе, где не соблюдают обычаи?

Венерианское слово «обычаи» значило много больше, чем в языке землян, и охватывало все обязательные правила поведения, при которых старшие и более сильные охраняют младших и слабых. Туземцы, услышав слова Оскара, зашевелились. Мэтт подумал: а не слишком ли тот увлекся. Выражение на лице амфибии изменилось, но Мэтт так и не понял, к добру это или к худу.

— Мой город и мои сестры всегда соблюдали обычаи… — она использовала другой, более широкий термин, охватывавший и табу, и прочие обязательные действия, а не только закон помощи… — Ия никогда не слышала раньше, чтобы нас обвиняли в том, что мы их избегаем.

— Я слышу тебя, о благородная мать многих, но твои слова приводят меня в замешательство. Мы прибыли сюда, мои сестры и я, в поисках помощи как для нас, так и для нашей матери, которая серьезно больна. Я тоже ранена и не могу защитить своих младших сестер. И как нас приняли в твоем доме? Ты лишила нас свободы, наша мать лежит безо всякого ухода, и здоровье ее ухудшается.

Более того, нам даже не предоставили отдельных комнат для того, чтобы есть.

Из толпы присутствующих донесся вздох, который Мэтт правильно истолковал как возмущенный возглас. Оскар вполне сознательно употребил непристойное слово «есть» вместо объяснений обиняками. Но он продолжал говорить, и подозрения Мэтта нашли новое подтверждение.

— Разве мы рыбы, чтобы с нами так обращались? Или таковы обычаи твоих дочерей?

— Мы следуем обычаям, — коротко ответила амфибия; гнев в ее голосе был настолько очевиден, что это заметили даже Мэтт с Тексом. — Мне казалось, что у твоего рода исчезло всякое приличие. Это будет исправлено.

Она что-то сказала одной из своих сопровождающих; маленькая фигурка тут же исчезла.

— Что касается твоей свободы, то я поступила по закону, потому что должна защищать своих дочерей.

— Защищать своих дочерей? От кого? От моей больной матери? Или от меня со сломанной рукой?

— Твоя сестра, не знающая обычаев, лишила тебя свободы.

— Я слышу твои слова, о мудрая мать, но их смысл ускользает от меня.

Амфибия недоуменно посмотрела на Оскара. Она спросила о Берке, произнося его земное имя «капитан-Берк» как одно слово. Оскар заверил ее, что Берк не является «дочерью матери» Оскара или даже «матери матери» Оскара. Амфибия-старейшина задумалась.

— Если мы вернем тебя в верхние воды, ты обещаешь покинуть нас?

— Но что будет с моей матерью? — спросил Оскар. — Неужели ты просто выкинешь ее наверх больной и слабой, чтобы она умерла и была уничтожена существами из слизи?

На этот раз Оскар постарался избежать венерианского выражения «быть съеденным». «Мать многих» распорядилась, чтобы лейтенанта перенесли на возвышение, где сидела она, и положили рядом. Несколько представительниц Маленького народа собрались вокруг и осмотрели его, переговариваясь друг с другом высокими шепелявыми голосами. Наконец сама амфибия-старейшина присоединилась к осмотру и после этого повернулась к Оскару.

— Твоя мать спит.

— Это — нездоровый сон. Ее голова повреждена ударом.

Оскар подошел к группе, окружающей лейтенанта, и показал на опухоль на голове Турлова. Амфибии сравнили очертания головы лейтенанта с головой Оскара, с любопытством проводя по ней мягкими лапками. Снова обмен мнениями. Мэтт не понимал даже того, что удавалось расслышать, слова по большей части были ему незнакомы.

— Мои ученые сестры считают, что было бы слишком рискованно разобрать голову твоей матери на составные части, потому что боятся, что не сумеют снова поставить все на свои места, — заявила наконец «мать многих».