Энн Миллер - Взгляд в прошлое

- Старейшина навахо хочет видеть вас, сэр. Я знаю, ему не назначено, но он пришел с трубкой, да и одет довольно странно, вот я и подумал…

- Конечно, - сказал я. - Вы, несомненно, правы, что сообщили мне. Впустите его.

Старейшина выглядел лет на 60-65. Он был одет в рубашку из какой-то грубой ткани, не поддающейся точному определению - похоже на лоскутное шитье из красных и черных квадратов. Из его нагрудного кармана торчала церемониальная трубка. Он казался слишком взволнованным для старейшины. Его коротко отрезанные волосы были уложены набок, он тяжело дышал и выглядел так, будто собирается наброситься на меня.

Я нервно кашлянул:

- Гм, Джонсон, можете идти. Может, вы принесете уважаемому… - я сделал паузу, но гость не заполнил ее, и я продолжил так мягко, как это только было возможно, - чашечку травяного настоя?

Некоторые старейшины никогда не раскрывали своего имени. Это могло как-то повлиять на их силу. Джонсон неохотно повернулся к двери. Я знал, что он так же, как и я, охотно воспользовался бы возможностью послушать гостя, и мне не хотелось разочаровывать своего помощника. Но этот странный пожилой человек неуловимо заставил меня ощутить, что беседа должна остаться приватной.

- И… Джонсон, - тот остановился. - Никому об этом ни слова.

- Ну конечно, господин советник, - ответил мой секретарь со всей своей обычной любезностью. И ушел, тихонько закрыв за собой дверь.

В ту же секунду старейшина обошел стол и оказался передо мной. Он обнял меня медвежьей хваткой и вскричал:

- Сэм, как я рад, что ты до сих пор здесь!

Я был немного удивлен таким поведением, но старейшины имеют много причин для своих непонятных нам способов общения, поэтому я стоял в его объятиях и терпеливо ждал продолжения. Наконец он отступил, все еще крепко сжимая руками мои плечи. Он слегка встряхнул меня:

- Сэм, ты меня помнишь? Ты вообще что-нибудь помнишь?

Он напряженно смотрел на меня. Его глаза были необычного голубого цвета, и я заметил тревожный, беспокойный взгляд. Он казался немного знакомым, но я не мог вспомнить, где видел его раньше. Возможно, на конференции или на какой-нибудь церемонии? Потом вдруг я подумал, что знаю, зачем он пришел. Конечно, мы могли встречаться в Долине Духов. Если это правда, тогда я понемногу его вспомню. Старейшина встряхнул меня снова:

- Думай, парень, думай! Что тебе вчера снилось? Возможно, это показалось тебе сном…

И я вдруг вспомнил! Как будто у меня была амнезия, и вот вспыхнула в памяти долгая забытая жизнь, целая жизнь с эмоциями, ощущениями и страстями прожитых лет. Она возникла параллельно с этой жизнью… В одно и то же время я был и младшим советником из Британии, и агентом по приобретению редких антикварных рукописей. Воспоминания перемешивались: аукционные контракты дисгармонировали с переговорами со старейшинами хопи й навахо на тему оздоровительных примеров для подражания; в ежедневное методическое следование по пути внутренней Красоты врывались звуки уличного движения и надсадный гул лифтов в стальных колоннах. Я тяжело опустился на стул.

- Как это произошло, старейшина Маккефри? - Имя я вспомнил и, совершенно запутавшись, по привычке обращался к нему как к заслуживающему уважения и доверия пожилому человеку.

Маккефри отошел к другой стороне стола и уселся на краешек стула. Я заметил, что его руки немного дрожат, когда он взял трубку и принялся набивать ее табаком.

- Как много ты помнишь? - угрюмо спросил он.

- Не знаю, - задумался я. - Как-то всё запуталось… Откуда мне знать, что именно я забыл. Кажется, я любил книги, и вы тоже, и Фечнер, и Ариэль… Мы жили в местечке, очень далеком от Мира Духов. Место… - сказал я, медленно извлекая фразы из глубины другой жизни, - где не поют птицы. Я совсем не уверен… не думаю, что место было именно таким, каким я его помню, как мне кажется…

Маккефри кивнул:

- Скорее всего, у тебя происходит эффект наложения, как называл это дед Ариэль. Он предполагал, что если путешественник во времени заставляет историю меняться, человек, который жил в прошлом мире, забывает свою старую жизнь и будет помнить одну только новую, ежели его память не встряхнуть после исторического сдвига. Тогда получится, будто два конфликтующих слоя налагаются друг на друга, и совершенно разные контуры событий жизни и картины миров сливаются в подсознании субъекта. И бедняга пытается усвоить обе свои реальности одновременно.

Маккефри зажег трубку, и когда синие облака дыма поползли вверх, я вспомнил моего дядю и его ферму, и медленные спокойные вечера, которые мы проводили на крыльце, и благоговейную тишину, когда старейшины открывают церемонию призывания духов. В этот момент вошел Джонсон с подносом разных трав для заваривания. Он бросил недоуменный взгляд на Маккефри с трубкой в зубах и с вежливым спокойствием поставил поднос на стол.

- Э-э, если это всё, господа… - прошептал он и быстро покинул помещение.

- Что я такого сделал? - спросил Маккефри.

- Ваша трубка служит для призывания настоящих духов, - пояснил я.

- Ох ты, - сконфуженно сказал он и стал выбивать табак вместе с горящими угольками из трубки прямо на поднос.

Обыденность этого жеста была еще хуже. Я нерешительно огляделся вокруг.

- Но у вас же нет двойной памяти, не так ли? Я имею в виду, нет воспоминаний о нашем времени, моем времени… ну, где мы сейчас находимся, - поправился я, чувствуя себя очень несчастным. - У вас нет эффекта наложения.

- Нет. - Маккефри рассматривал угольки на подносе. - У меня память только о прошлой жизни. Думаю, это потому, что я был слишком близко к порталу, когда всё случилось. - Он оценивающе посмотрел на меня. - Ты быстро схватываешь, мы это всегда знали… - Он поднял чашку с отваром и отхлебнул: - Ах, добрый старый мятный чай. - Потом поудобнее уселся в кресле, обхватив чашку обеими руками, чтобы согреть ладони. - Боюсь, мы были с тобой не до конца честны, Сэм. Понимаешь, мы были не просто друзьями-филологами, обсуждающими книжки. Конечно, мы наслаждались беседами о книгах и ценили тебя как человека, вносящего свой интересный вклад в дискуссии, но наша группа была сформирована для совершенно иной задачи. - Маккефри вздохнул и продолжил: - Дедушка Ариэль, Питер Фечнер, был физиком, как и я, если ты помнишь, - он вопросительно поднял брови.

Я кивнул.

- Питер исчез около десяти лет назад. Никто никогда больше не видел его ни живым, ни мертвым. Когда наконец он был официально объявлен умершим, выяснилось, что Питер оставил все свое имущество внучке. Ариэль унаследовала дом, довольно большое количество громоздкой викторианской мебели и подвал, доверху набитый всякими машинами и приборами. Девочка понятия не имела ни об одном из этих аппаратов, ни тем более об их предназначении, но она нашла многочисленные тетради, исписанные рукой деда, с изложением функций каждого. Та «машинка», что заинтересовала ее больше всего, предположительно была временным порталом. Ариэль позвонила своему двоюродному деду Мортимеру Фечнеру и спросила его, что он об этом знает. Он не знал ничего и пообещал спросить меня.