Кир Булычев - Заповедник для академиков

— Да, — согласился профессор, — города не строят для того, чтобы разрушать…

— На вышке лежит бомба, — сказал Андрей. — Особая бомба. Я не знаю другого объяснения.

Андрей замолчал, охваченный тяжелой тоской. Он угодил в тупик и потерял следы Теодора. А самому уже не выбраться, не успеть.

— Я пойду, — сказал профессор. — Уже поздно.

— Я провожу вас до угла, — сказал Андрей.

Айно и Альбина стояли недалеко от подъезда, приблизившись друг к другу. Альбина сделала шаг в сторону, а может быть, Андрею все это показалось в темноте. Айно и Альбина попрощались с профессором, и Андрей проводил его до угла.

Когда они вышли на площадь, издалека донесся гулкий звук, какой получается у плохого трубача, ему ответил короткий рев.

— Они меня зовут, — сказал профессор. — Прощайте. Вы не представляете, как мне их жалко.

Когда Андрей возвращался к дому, Альбина и Айно продолжали стоять у стены.

— Не замерзли? — спросил Андрей.

— Да, конечно, — спохватилась Альбина. — Пора домой.

Костер погас, остались красные угли, они чуть грели.

— Я пойду? — спросил Айно. Как будто даже не у него, а у Альбины. Альбина промолчала.

— Спокойной ночи, — сказал Андрей. — Счастливых сновидений. Дай Бог, нас до утра не взорвут.

Айно тяжело пошел по лестнице наверх.

Альбина стояла спиной к окну. Андрею слышно было, как Айно шагает по своей комнате. Перекрытия были тонкие, наверное, в одну доску — никто же не должен был в этом доме жить.

— Рано в кровать, рано вставать, завтра на парте не будешь зевать, — сказал Андрей и поперхнулся.

Бодрость его слов была лживой. Но в голове шумело от спирта, а рядом была принадлежавшая ему женщина.

— Разумеется, — тихо ответила Альбина. — Рано вставать.

Но не сделала попытки лечь.

— Так как вы формально моя супруга, — сказал Андрей, — то ложе у нас общее. Вы уж простите.

— Да, конечно, — согласилась Альбина.

Андрею было неловко. Очевидно, требовались решительные поступки уверенного в себе мужчины, а не эти пустые слова.

Он подошел к Альбине, она отступила к топчану, накрытому клочьями войлока.

— Может, хотите еще спирта? — спросил Андрей. — Там в кружке должно остаться.

— Нет, я не люблю спиртные напитки, — старомодно ответила Альбина.

Андрей протянул руку и взял ее пальцы. Пальцы были холодными, чуть влажными и покорными. Это прикосновение наэлектризовало тело Андрея, и он потянул к себе Альбину за пальцы, затем перехватил ее за плечи. Альбина была беспомощна и вынуждена была прижаться к нему всем телом.

— Альбина, Аля, — заговорил Андрей. — Простите, пожалуйста, простите, но все может случиться… завтра нас больше не будет… И мы с вами, понимаете, мы обязаны… это наша судьба.

— Андрей, — сказала Альбина шепотом, — не надо, нас же слышно — каждое слово…

Андрей замер от этих слов и услышал, как мерно шагает сверху Айно.

— Он не услышит, не бойтесь, — сказал Андрей шепотом. Он поцеловал Альбину в шею, в щеку, в глаз…

— Пожалуйста, — просила Альбина, — это вам вовсе не нужно, у вас есть девушка или жена, у вас есть девушка?

— Мы сейчас только вдвоем, — отвечал Андрей и понимал, что, какие бы слова сейчас ни сказала Альбина, его тело их опровергнет. — Вам тоже надо, — шептал Андрей. Он отступал, притягивая Альбину к себе, — вам тоже, это же последний раз!

Он упал на топчан спиной — мягко, как падал в волейболе, — с таким расчетом, чтобы Альбина упала на него, — и это ему удалось — ее мягкая шубка накрыла его, как теплая палатка, и он стал целовать щеки, губы, глаза Альбины, крепко сжав ладонями ее виски.

— Это неправильно, это не так. — Слова Альбины вырывались из ее губ между поцелуями. — Это нам приказали, мы не любим друг друга, это их приказ… неужели вы не понимаете, что он хотел меня убить еще до смерти, — он отдал меня, чтобы унизить в последний день!

Андрей слышал эти слова, но не понимал их — он же был назначен хозяином этого нежного и даже в лагере, в грязи, не ставшего грязным существа… Андрей повернулся так, чтобы Альбина оказалась под ним.

— Вы меня хотите изнасиловать? — спросила Альбина, отвернув голову и сжимая ноги, чтобы Андрей не мог овладеть ею.

Шаги сверху прекратились, будто Айно слышал. Потом возобновились.

«Странно, — подумал Андрей, — почему я слышу эти шаги, ведь я ничего не должен слышать. Я же люблю эту женщину, и, кроме нас, никого не осталось на свете».

— Но я вам нравлюсь, правда? — шептал он, стараясь раздвинуть ноги Альбины.

— Да, конечно, вы очень милый… Погодите, мне надо уйти, на минутку, мне надо вниз, понимаете? Мне надо в туалет.

— О господи! — вырвалось у Андрея. Он был цивилизованным человеком, он не мог игнорировать просьбу женщины, но в этом было нечто, уничтожающее страсть.

Он с трудом заставил себя отодвинуться и сказал:

— Я жду, скорее.

Альбина не ответила. Она отходила к двери, оправляя платье под расстегнутой шубкой.

Андрей сел на войлоке. Его колотило. Но не от холода.

— Скорее же, — сказал он.

— Простите, Андрей, — сказала Альбина. — Вы такой молоденький, вы еще совсем мальчик.

Она повернулась и исчезла в черном проеме двери. Андрей не сразу понял, что ее последние слова — прощание. Но тут он услышал — шаги наверху снова замерли. Айно слушает.

Из темноты, с лестницы донесся тихий голос Альбины:

— Айно ждет меня, простите, Андрей, но я должна пойти к нему… Я так хочу…

— Что?

Каблуки башмаков Альбины быстро затопали по лестнице, и слышно было, как Айно пошел к двери. Как он встретил Альбину. Их голоса зазвучали неразборчиво, как во сне.

Андрей вскочил. Он побежал к двери. Остановился в поисках какого-то оружия. Он должен был испугать этого Айно, заставить его отдать чужую жену…

Уже дотронувшись до косяка двери, он понял, что никуда не побежит. Никого не будет бить и не будет битым… Возбуждение, владевшее им, проходило быстро, может, потому, что стало очень холодно, а может, и оттого, что само это возбуждение было истеричным и преходящим, сродни возбуждению кобеля.

«Черт знает что… что со мной? Я хотел навязать женщине себя, свое вожделение, как насильник. За что? Ей так плохо — ей хуже всех — она же слабая, она же бессильна…» Голоса наверху прервались. Прекратились и шаги. Он долго прислушивался: ночь была прозрачна и полна звуков — то голоса с улицы, то удара по металлу, то далекого рева мотора, то шума пролетающего в стороне самолета… Но сверху лишь изредка доносились обрывки невнятного шепота.

И чем дальше, тем глупее казалось собственное кобелиное поведение.

Хотя, впрочем, было и грустно. Потому что если завтра придет смерть, то лучше, если она придет после этого… а почему лучше?

Может, именно этой ночью легче будет убежать? В тундру, на верную смерть? Он подошел к окну. И как раз в тот момент под окном не спеша проходил патруль. Город Берлин все же охранялся.