Кир Булычев - Заповедник для академиков

— Да.

— Я не буду занимать вашу прекрасную головку расчетами и выкладками. Я скажу только, что сегодня уже известен радиоактивный элемент под названием «уран», куда более энергический испускатель энергии, чем сам радий. О радии-то вы, надеюсь, читали?

— А об уране не слышала, я всегда думала, что это — планета.

— И планета тоже. Писатели придумали сверхбомбу уже много лет назад, и некоторые даже связывали ее мощь именно с распадением атомов, от чего высвобождается колоссальная энергия!

— А физики в это не верили?

— Физики, конечно же, не верили. Потому что у них не было желания проверять всяческие бредни.

— А вы говорили, что не бредни.

— Физики тоже бывают разные. Резерфорд до сих пор от ядерной реакции отмахивается, как черт от ладана. Мы в Римской школе обогнали Лондон на целую эпоху. Ферми убежден, что реальное создание бомбы вопрос десяти… ну, пятнадцати лет. А я убежден, что бомба будет готова через пять лет. Конечно, если вложить в это дело много миллионов и привлечь крупные умы.

— Разве недостаточно существующих бомб?

— Вы надеетесь, что люди увидят, сколько у них всякого гадкого оружия, и скажут: давайте в будущем сражаться только дубинками? Сейчас любое крупное государство готово тратить половину доходов на разработку нового оружия. И победит тот, у кого это оружие будет более мощным.

— Матя, миленький, с кем вы собираетесь воевать?

— Глупейший вопрос. Воевать всегда найдется с кем. Я не сомневаюсь, что завтра в Германии к власти придет Гитлер. Вот и реальный враг.

— А вы могли бы сделать такую бомбу?

— Лидочка, вы мыслите категориями вчерашнего дня. Никто сегодня в одиночестве не сможет сделать радиоактивную бомбу. Этим должны заниматься тысячи людей, тысячи — одновременно в разных институтах и на многих заводах. Только тогда эта проблема будет решена. Сегодня мир стоит на пороге отчаянной гонки. Ставка в ней — жизнь всей нации. Я могу дать голову на отсечение, что первым в гонку кинется Адольф Гитлер. Как только он захватит власть в Германии, он обратит все силы на создание бомбы.

— Почему?

— Он убежден, германскому народу необходимо жизненное пространство за счет славян. Путь к победе будет лежать только через атомную бомбу, понимаете? И если я ее не сделаю, то ее сделает Гейзенберг.

— Кто?

— Немецкий физик.

— Почему же он будет делать бомбу для фашистов?

— Потому что Гитлер обещает Гейзенбергу жизнь. И Гейзенберг сделает ему атомную бомбу!

— Вы вещаете, как пифия.

— Я вижу будущее. Потому что я ученый. Потому что я величайший провидец нашего века. И потому что я очень испуганный человек. Вы знаете, что случится, если бомбу сделает Гитлер, а у нас ее не будет?

— Он на нас нападет?

— Он с наслаждением разбомбит наши города, он убьет вас и меня, он превратит нашу страну в пустыню.

— А Запад?

— Запад будет потирать руки от удовольствия. Потом он спохватится, начнет делать собственную бомбу, но опоздает. Когда Гитлер победит нас, он обратит свои тевтонские легионы против прогнивших романских народов. И им придет конец!

Произнося последнюю фразу, Матя поднял к потолку руку, словно сектантский проповедник. Но он не был страшен, трогателен — да, но не страшен.

Рука Мати устало упала на колено.

— В ваших глазах скепсис, — сказал он, — вы очень далеки от этой проблемы, и вам кажется, что все обойдется. Так думали обыватели в семнадцатом году — обойдется, обойдется, обойдется! Вечная трагедия русского народа…

— Папа всегда говорил, что не бывает тайного оружия или возможности покончить с врагом одним ударом, он говорил, что война двадцатого века — это война экономистов.

— Когда же он это говорил?

— Еще до революции.

Матя поднялся.

— Мне надо идти, — сказал он. — Все повисло на шелковой ниточке. Алмазов — человек авантюрного склада. Он склонен со мной сотрудничать. Но для него мое предложение далеко не самое главное в жизни. Он согласится меня поддержать, только если ему это выгодно, если он сам не рискует головой. Еще вчера он дал слово свести меня с Ягодой — это ключевой человек.

— А почему не с военными? — спросила Лидочка.

— Потому что реально страной правит служба безопасности. Если я поставлю на кого-то из командармов, я могу потерять голову вместе с командармом.

— Вы говорите страшные вещи.

— Когда-нибудь вам надо было открыть глаза, Лидочка. И мне очень хотелось бы надеяться, что эта наша беседа — не последняя.

— Какое им дело до вашей биографии?

— Все просто. Алмазов чувствует, что игра пошла большая, но трусит. Это естественно. Он же физику учил в реальном училище, а это не много. Там слово «атом» не проходили. Ему надо мобилизовать заграничную агентуру, чтобы она подтвердила, что игра стоит свеч, а заграничная агентура — это другой департамент. Начинается большая игра, и в этой игре я должен быть чист. Алмазов не станет рисковать с человеком, о котором могут сказать, что он насильник, убийца.

— Убийца?

— А я не знаю, что случилось с Полиной! Я не знаю — нет ли среди нас соперника Алмазова, который хочет сорвать переговоры! Может, даже фашистского шпиона!

— Это кто же?

— Если бы я знал, я бы его отдал Алмазову. Потому что шутки шутками, но речь идет о судьбе мира. Ты можешь любить большевиков или их ненавидеть. Но ты не можешь быть равнодушной к народу — к детям, старикам, женщинам. Я пошел на сделку с дьяволом ради спасения невинных!

Матя отставил ногу и закинул назад голову. Он видел себя героем. А Лидочка казалась ему достойной его внимания особой.

Они стояли совсем близко — Лидочка чувствовала икрами кровать, Матя прижался спиной к платяному шкафу — между ними оставалось от силы сантиметров двадцать.

Матя положил руки на плечи Лидочке — она ожидала этого жеста. Теперь главное было собрать все силы, чтобы в решающий момент рвануться в сторону.

— Я клянусь тебе, — сказал Матя… он перевел дух, сглотнул слюну, — я клянусь тебе, что у меня чистые намерения и чистые руки… Судьба мира… — Он горько усмехнулся, глаза Мати были совсем близко от Лидочкиных глаз. «Он меня сейчас поцелует… это еще не так страшно, это даже приятно, но главное — ускользнуть потом…» — Судьба мира зависит от того… — Теплые узкие ладони Мати начали спускаться с плеч по спине и притом притягивать Лидочку к Мате. Положение становилось угрожающим. «Как хорошо, если ты не убийца», — подумала Лидочка. — Судьба мира зависит от того, удовлетворит ли комиссара Алмазова мой моральный облик. Ты представляешь? — Лидочка успела отклонить лицо, и поцелуй пришелся в щеку. — Именно сейчас, — шептал Матя, — именно в этот трагический момент…

— Ну уж — моральный облик, — сказала Лидочка. — Вы же боитесь, что Алмазов узнает, что вы были в поезде Троцкого.