Бет Рэвис - Ярче солнца

Старший смеется, на губах его пляшет хитрая ухмылка.

— Ох, да заткнись уже и надень штаны! — говорю я и швыряю в него подушкой.

Мы идем обратно к гравтрубе в учебном центре — Старший уже одет, но щеки у меня по-прежнему пылают. Он нажимает на кнопку вай-кома, потом поворачивается и протягивает мне руку.

Э-э-э… это что значит?

— Я пойду после тебя, — отступаю я.

Старший вздергивает бровь, на губах его играет тень улыбки.

— Да ладно, давай со мной.

В принципе, мы так уже однажды делали. Но в тот раз я была накачана фидусом, к тому же… тогда у меня еще не было мыслей о том, что жизнь на этом корабле не была бы такой паршивой, если бы Старший почаще разгуливал без штанов.

Не оставляя времени на споры, Старший притягивает меня к себе и окутывает своим теплом. Держит мягко, делая скидку на то, что я все еще чувствую себя неловко от его прикосновений, но достаточно крепко, чтобы я чувствовала, что он ни за что не даст упасть. Мы шагаем к отверстию гравтрубы каким-то странным полупируэтом. Свободной Рукой Старший снова касается вай-кома.

— Готова? — шепчет он, и его шепот овевает мне лицо теплым ветерком.

Слов не находится, поэтому я просто киваю.

Гравтруба оживает, холодные ветры завихряются вокруг нас, развевая волосы и прижимая одежду к телу. Старший обнимает меня крепче, шагает вперед, и мы оказываемся в воздухе.

Секунду мы падаем в темноту между уровнями, и сердце колотится где-то у меня в горле — не только от сумасшедшей тяги гравтрубы, но и от того, что руки Старшего притягивают меня все ближе — ближе чем когда-либо. Мы не падаем, нас засасывает со скоростью большей, чем скорость свободного падения. Я съеживаюсь в объятиях Старшего, обхватив его за шею и зарывшись лицом ему в плечо, но его хватка все так же крепка. Он — единственный оплот уверенности в этом сумасшедшем водовороте.

Вспышка света — мы пронеслись через уровень корабельщиков и уже спускаемся к фермерам. Труба изгибается, потому что у нижнего уровня вогнутая крыша, и выходит так, что я не просто падаю, а падаю прямо на Старшего. Подумываю о том, чтобы отстраниться, но тело не желает покидать таких надежных объятий.

За его плечом перед взглядом раскинулся уровень фермеров. Этот пейзаж не вызывает во мне ничего — ни любви, ни ненависти, — поэтому я не слежу за тем, как приближаются и растут поля и здания. И тут ветры унимаются, оставляя в покое превратившиеся в спутанный колтун волосы, и несколько мгновений мы парим в воздухе.

Потом ветры стихают вовсе, и мы оказываемся на платформе.

— Видишь? — Старший заправляет прядь мне за ухо. — Очень удобно.

Пячусь назад и спрыгиваю на землю, борясь с желанием пригладить ему волосы.

Шагая на тропу, мы слегка сталкиваемся плечами. Я отстраняюсь и забегаю чуть вперед.

— Идем, — тороплю, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Эми опирается на стену криоуровня и смотрит, как я изучаю клавиатуру запертой двери слева от шлюза.

— Я же сказала, двадцать семь не подходит.

— Дай еще раз глянуть на список, — прошу я, и она сует измятую бумажку в мою протянутую руку. Тут у меня начинает пищать вай-ком, но я не обращаю внимания.

— Двери прямо как на подлодке. — Голос у Эми неожиданно срывается, и это заставляет меня поднять глаза.

Судорожно пытаюсь вспомнить, что такое подлодка. Вроде бы подводная. Я даже не знал, что они и правда существовали. В конце концов, мне раньше казалось, что океан никак не может быть таким огромным, как Эми описала.

— Они герметичные, — объясняю я. — На капитанском мостике тоже такая, и еще между уровнями. На случай повреждения, если один из уровней разгерметизируется, можно запереть дверь и… — Не закончив, я снова сосредоточиваюсь на списке.

— Когда я была маленькая, папа как-то взял меня с собой посмотреть на подводную лодку «Пампанито» — название помню только потому, что оно показалось мне ужасно смешным. Я бегала по узеньким коридорам и распевала: «Пампанито! Пампанито! Пам-па-НИТО!» Отец пытался меня догнать и в конце концов стукнулся головой о косяк двери. Чуть не отключился.

Она тихонько смеется, но смех тут же застывает. Поднимаю глаза от листка — Эми остекленевшими глазами смотрит в стену.

Готовый сделать что угодно, лишь бы снова ее развеселить, я даю ей посмотреть на звезды: торопливо вбиваю код — «годспид», — и дверь шлюза распахивается, открывая взгляду небо с миллионами мерцающих точек.

Глядя на звезды в первый раз в жизни, я думал, что моя жизнь изменилась навсегда. Что я сам изменился, будто бы стал другим человеком просто из-за того, что увидел блестящие искорки в миллионе миль от себя. Но теперь, глядя на них, я ничего не чувствую. Я больше в них не верю. Объявив жителям корабля, что отныне они свободны быть собой, я позвал сюда всех, кому интересно посмотреть на звезды — на настоящие звезды. Некоторые пришли. Гораздо меньше, чем я ожидал. И тогда я понял: если вы всю свою жизнь прожили на десяти квадратных милях, обнесенных сталью, проще забыть, что снаружи тоже что-то есть. Жить в клетке не так больно, если убедить себя, что это вовсе не клетка.

Вот почему я не могу никому рассказать о том, что двигатель не работает.

Взгляд притягивает красное пятно на клавиатуре. Конечно, когда-нибудь следы краски, которые Харли оставил по всему «Годспиду», сотрутся, а звезды продолжат сиять… но все равно пестрые росчерки Харли мне дороже.

Харли умер ради… э-э-э… я не знаю точно, ради чего. Знаю только, что его больше нет и я скучаю. А вот Кейли, если верить Ориону, отдала жизнь за правду.

Его слова начинают навязчиво звучать в голове, но я рад — не могу больше думать о Харли и бессмысленных звездах.

Лучше поразмыслить над головоломкой Ориона. Он, кажется, знал о двигателе корабля больше, чем кто-либо. Если у меня выйдет разгадать эту долбаную загадку, может, я пойму, почему двигатель остановился, может, даже узнаю, как снова его запустить. Сложи…

Снова перевожу взгляд на список, который нашла Эми. Рядом с каждым из двадцати семи имен стоит номер криокамеры. А что, если сложить надо было эти номера?

Тысяча двести семьдесят.

— Что ты делаешь? — спрашивает Эми.

Пробую вбить 1270 на все двери, начиная с самой большой в конце коридора.

Последняя открывается.

Внутри полная темнота. Пахнет пылью и смазкой. Мне вспоминаются последние слова Ориона перед тем, как я его заморозил. «Они либо заставят нас работать, либо убьют».

Я хочу своими глазами увидеть оружие.

Эми первая находит выключатель. Свет загорается неохотно, моргнув, словно сомневаясь, стоит ли показывать нам содержимое комнаты.

И мне тут же становится понятно, почему Орион боялся, что после приземления из нас сделают солдат или рабов.