Федор Чешко - На берегах тумана

Эх ты, наследник капитанской чести с четырьмя именами! Себя-то пожалеть не забыл, а ее? Думаешь, это тебе сейчас хуже всех?

Никто ей не объяснял, что за внезапная хворь скрючила тебя там, возле полуободранной туши хищного, только Ларда и без объяснений все поняла: слишком боялась она этого, случившегося, чтоб не узнать. Да еще и пластинка твоя проклятая... Вот, значит, какова была та «всем глупостям глупость», на которую почти готова была решиться взбалмошная Торкова дочка! Значит, тогда, во Мгле, приметила-таки, как ты зарывал оберег своей памяти, выкопала его тайком и все время таскала при себе. Таскала и мучилась: отдать — не отдать... А когда уже без малого отважилась ради всех сущих в Мире жертвовать единственной своей надеждой на счастье, оказалось, что даже этой жертвы ей не дано.

Наверное, до смерти будут помниться Лардины глаза, увиденные сквозь кровавое мельтешение пробуждающихся теней нездешнего мира. И тогдашний невероятный прыжок старой ведуньи тоже запомнится до Вечной Дороги. Неужели Гуфа не поняла, что сбылось-таки ею же напророченное; что маленький глупый Леф, который тебе и Незнающий, и певец, и воин, все вспомнил сам? Не могла старуха этого не понять, никак не могла. Но тогда почему она не позволила Ларде выкинуть ставшую никому не нужной проклятую блестяшку? Хуже хищного кинулась, в последний миг выхватила ее из девчоночьего кулака — почему? Ну почему же, почему по обе стороны проклятой Мглы продолжается одна и та же пытка вопросами, на которые, словно в злую издевку, никто не желает давать ответа?!

Молчанка длилась долго. Леф решил, что старшие позасыпали и можно попробовать сунуться к Ларде с утешениями да клятвами (парень успел убедить себя, будто и впрямь навсегда останется по эту сторону Тумана, — очень уж страшно было окончательно выпустить на волю память о нездешнем мире, и потому этот самый мир тоже казался страшным). Но старшие и не думали спать.

— Как же нам теперь быть, старая? — снова подал голос Торк.

— Мне-то почем знать? — сварливо отозвалась старуха. — Это я в прежние времена могла обо всем дознаваться, а нынче от меня совсем никакого проку. Нынче ты уж лучше у Вечного Старца попроси помощи.

— Думаешь, от него будет больше проку, чем от тебя? — Как-то странно принял Торк нелепый Гуфин совет; так принял, будто в совете этом и впрямь могла оказаться не одна лишь насмешка.

Гуфа немного посопела, успокаиваясь, потом сказала:

— Кто его знает... Может, и стоит попробовать, когда воротимся. Конечно, на вид ума в нем вовсе никакого, но для чего-то же Истовые его кормили... И вы с Хоном кормите для чего-то, а кто вас заставляет? Вроде никто... А может статься, он же сам и заставил — сперва их, теперь вас? Может, он только притворяется гнилоголовым объедком, а на деле — великий колдун?

Леф слушал Гуфины размышления и чувствовал, что брови у него норовят вылезти куда-то на самую маковку. Он уже раскрыл рот для вопроса, но так и не успел выговорить ни слова — его опередила Ларда. Ну ни следа не осталось от девчоночьей вялости да горестных вздохов!

— Так он что же, на самом деле есть? Они его и вправду прятали на Первой Заимке? Значит, выходит, что все действительно правда — и про Вечного Старца, и про Смутных, и про Свистоухов тоже — все-все?

— О Смутных да Свистоухах ничего не скажу, не видал, — отозвался охотник, явно обрадованный проснувшимся дочкиным любопытством. — А на Старца сможешь сама поглядеть, если сумеем воротиться живыми. Только не больно-то приятно смотреть на него — он из себя хуже неученого Незнающего.

Против ожидания Ларда на этом и успокоилась. Торк для верности промедлил пару мгновений и вновь заговорил со старухой. Вернее, лишь попытался заговорить, потому что почтительное чадо не дало ему даже первое слово закончить.

— Гуфа... — Ларда поперхнулась и довольно долго молчала, но что-то в ее сорвавшемся голосе заставило остальных терпеливо ждать продолжения. — Гуфа, — вновь начала девчонка, — ты вот говорила про ведовскую тростинку — ну, что детеныш неродившийся нужен, если новую делать... А скажи: он обязательно должен быть человеческим, детеныш этот?

Хон будто заранее знал, когда они воротятся. Последнее, что видел Леф несколько дней назад, забираясь в нору потайного выхода, было заляпанное жирным факельным светом лицо провожавшего их столяра. И теперь обнаружилось, что Хон все так же торчит почти на том же месте — словно нарочно встречать пришел или так и слонялся тут безотлучно все эти дни. Только почему-то не было при нем ни лучины, ни факела, будто бы он приловчился бродить без света по бесконечным переходам непомерного каменного строения — а ведь в них недолго и заплутать, недолго и с жизнью расстаться, оскользнувшись на замшелых ступенях! Да, огня столяр с собой не имел, зато для чего-то тискал в кулаке рукоять проклятого меча.

Торк (он шел по лазу впереди всех и первым ступил на каменный пол бывшей обители Истовых) от неожиданности чуть не выронил догорающую смоляную щепу, когда дохленькие блики ее огонька внезапно зарезвились на голубом клинке.

— Чтоб у тебя хвост на лысине вырос, пугатель, — буркнул охотник, разглядев лицо шагнувшего навстречу приятеля. — Чего тебе вздумалось этак-то? На Свистоуха засел или просто дуростью тешишься?

Хон не ответил — он считал выкарабкивающиеся из лаза тени. Поняв, что вернулись все, жадно спросил:

— Ну, удалось вам?

— Даже не знаю, как правильнее ответить... — Торк покосился на Гуфу, однако старуха и не думала помогать.

— Не удалось, значит... — вздохнул Хон, но охотник отчаянно замотал головой:

— Погоди вздыхать. Тут никак нельзя попросту, чтобы или да или нет. Тут разговор долгий, и уж лучше пойдем-ка мы к остальным: не повторять же потом все заново. Да и устали мы, и Ларда с Лефом еле доковыляли...

Хон снова вздохнул. Похоже было, что выговоренная приятелем заумь никаких надежд в него не вселила (если нельзя сказать «да» — это значит «нет», и как ты языком ни верти, а по-другому не выйдет). Во всяком случае, голос столяра был понур.

— Нурд и бабы в том зале, где самый большой очаг. Хотите, прямо сейчас идите рассказывать, а если очень устали, так оно и завтра будет не поздно. Времечко поди за пятки еще не кусает.

— Это как сказать, — невесело усмехнулся Торк. Он шагнул было к ведущим наверх ступеням, но вдруг резко обернулся.

— Погоди... — Охотник шарил растерянным взглядом по насупленному лицу приятеля. — Погоди... Это почему же «идите»? А ты? Ты, что ли, с нами не пойдешь, здесь останешься? Чего ради?

Хон отвел глаза, скосился на черный провал подземного лаза, немо пошевелил губами в коротком раздумье. Потом сказал:

— Ладно, пойду за вами. Вы идите себе, а я тут кое-что налажу и догоню.