Марина Дяченко - Баскетбол

* * *

Смысл его слов дошел до Антона много позже. Игровое поле было местом, заменяющим жизнь, а душевая - аналогом смерти. Символом отчаяния. Во время игры он думал только о мяче. Только о том, как избавиться от защитника-опекуна и "предложить" себя разыгрывающему. Как точнее сделать передачу. Как обвести. Как отобрать. Как забросить. Будничная гибель, подстерегающая его в момент результативного броска, перестала пугать. Только огнемет по-прежнему вызывал ужас, но огнеметами и Людовик, и Мэл пользовались в исключительных случаях. На глазах Антона однажды сожгли Сашу и однажды - Вову. Сам он подобной участи до сих пор избегал. Зато в душевой он всегда помнил, что случилось. В душевой он всегда думал о маме и о красном яблоке на дне спортивной сумки. Стоял лицом к мокрому кафелю, слушал, как переговариваются ребята в соседних кабинках, видел зеленый двор под ногами - и мамино лицо, когда она узнала. Ленка почти не вспоминалась. Она, наверное, уже родила. А может быть, прошел только один день... А может быть, сто лет. И там нет уже никого, кто его знал. И, значит, мама уже свободна от... А может быть, это навечно. - Слушай, Сашка... - Чего? - А что эти козлы, в армии... что они с тобой делали? - Отстань, - Саша сразу отдалился, насупился и поскучнел. - Ты понимаешь, - сказал Антон, глотая горячую воду. - Меня ведь никто... Я из тех, кто "из-за жвачки повесился". Только я не вешался. Я... - Мало ли, - сказал Саша. - Вон Славка-младший тоже. У него папаша был бизнесмен. Славка в Англии, в колледже... так ему надоело. Выбрал, понимаешь, свободу. И ты выбрал свободу. Ну и я тут, вместе с вами. Через этих козлов. - А у тебя мама осталась? Саша посмотрел вверх, не жмурясь под струями воды, как будто глаза его были стеклянные: - Хоть бы справедливость была... А так - никакой справедливости. Людовик меня поменяет, если только что... Я ему говорил - вы же все про меня знаете. Я ж не с жиру, а от отчаяния... А он говорит - ну и что.

* * *

- Что с тобой, Тоша? Антон молчал. Вот уже вторую игру он откровенно саботировал. Ронял мяч. Промахивался из выгоднейших положений. Равнодушно следил за игрой, ходил по площадке пешком, будто сторонний наблюдатель. - Что с тобой, ты перехотел играть? Надоело? Готов расстаться с ребятами - и со мной? - Да, - сказал Антон. - Что?! - Я готов пойти на общих основаниях, - выговорил Антон, глядя Мэлу поверх головы. - Это было бы справедливо. Мэл помолчал. Взял Антона за плечо; его прикосновение было, как ласка гигантского богомола: - Ты что-то знаешь о справедливости? Поделись со мной. Я вот не знаю.

* * *

- Это Данилка, - сказал Людовик. - Отлично играет в нападении. Прошу любить и жаловать... Антон, можно тебя попросить размяться с Данилом один на один? Парень был двухметровый и очень молодой. Лет шестнадцати, не больше. Насупленный. Напряженный, но не испуганный. В хорошей футболке от известной фирмы. - Давай, - Мэл бросил Антону мяч. И пока мяч летел - Антон успел понять, что Сашу больше не увидит. "Что ты знаешь о справедливости?" Почему - Саша?! Он, Антон, добровольно отказался от поблажки. А Саша - тот всегда боялся пойти на общих основаниях... "Людовик меня поменяет, если только что..." И вот он, Антон, играет с каким-то Данилкой. ...Этот подросток был решителен и самоуверен. И он был на полголовы выше Антона; игра шла по кругу: Данил прижимал Антона к линии, мяч выходил в аут. И снова: Данил прижимал Антона к линии... - Хорошо, - сказал Людовик. - Мэл, Антон, обождите меня недолго. И ушел за забор - вместе с Данилом. - Менять будет, - сказал Мэл. - Что? - не понял Антон. - Этот не годится. - А чем ему не угодил Саша?! Мэл пожал плечами: - Ведь это он себе выбирает игроков, а не я и не ты... Правда? И в ту же секунду появился Людовик с другим парнем - это был ровесник Антона, затравленный, мосластый, в поношенной флотской тельняшке.

* * *

Когда счет в новой игре сделался две тысячи сто восемь - две тысячи девяносто в пользу команды Мэла, Людовик отложил армейский автомат. Антон еще не видел огнемета - но знал, что он непременно появится; он знал это но все равно рванулся к кольцу. Зная, что заколотит. Мяч был оранжевый, а огонь - белый. Если смотреть изнутри. Белый с тонкими черными веточками, похожими на кровеносные сосуды. И Антон бежал и горел - долго, несколько длинных секунд. В огне сворачивались листья каштана. И листы чьих-то писем - детский почерк; и оплывали, будто льдинки, цветные и черно-белые фотографии... Они с Ленкой на море. С "сувенирным" видом за плечами. Ленка улыбается и обнимает Антона за шею. Ленка в тонком халатике на мокрое тело. Ленка... "Мама! Забери ты меня из этого лагеря. Тут скучно, в девять вечера спать, и все время дождь. И вожатый противный. Я жду тебя в воскресение..." Когда Антон смог открыть глаза, в воздухе все еще пахло паленым. И ноги в кроссовках стояли кругом - в серых и синих кроссовках; потом блеснула будто яичная скорлупа, и белые, как пароход в далеком море, большие тяжелые кроссовки выплыли откуда-то и остановились у Антона перед глазами. - Вставай, - сказал Мэл. Копоть была всюду. И - запах. - Теперь ты имеешь представление о месте, куда так просился, - сказал Мэл Антону на ухо. - Поэтому соберись и играй дальше.

* * *

Вода стекала в забранную решеткой дыру посреди душевой. Ребята говорили вполголоса и косились на Антона с опаской. Новенький - его звали Кирилл сидел на корточках, обхватив руками стриженую голову. Вода была черной. Копоть никак не желала отмываться.

* * *

- Мэл... - Да? - Я ведь не могу ничего исправить... Ничего вернуть. Ведь не могу? Мэл хмыкнул: - Ты хочешь, чтобы я тебя утешал? - Нет, - сказал Антон. - Я просто спросил. Я подумал... Ведь трудно забросить мяч под огнеметом, правда? - Трудно, - согласился Мэл. Антон отвел глаза. Посмотрел на свои руки. Ладони были серые как пепел. - А что, если кто-то сделает? Это? Забросит в огне? Мэл некоторое время его разглядывал, а потом вдруг расхохотался: - Ты хочешь торговаться, что ли? Нет - я тебя правильно понял? Ты хочешь заключить договор? У него были ровные острые зубы. Большая слива на футболке переливалась всеми оттенками синего.

* * *

Счет был пять тысяч сто тридцать шесть на пять тысяч двести в пользу команды Мэла. Новичок Кирилл был очень хорош в игре, но слаб психологически. Всякий раз, когда в спину ему ударяла автоматная очередь, он умирал всерьез и надолго; его приходилось едва ли не силой поднимать с подмерзшего снега и пощечинами приводить в чувство. И долгие минуты после этого Кирилл мыкался по площадке, будто слепой котенок; команда Людовика теряла очки, и Антон знал, что скоро придет очередь огнемета. Пришла. Антон выпрыгнул с линии штрафной - и увидел Вову, который рвался к кольцу и был совершенно открыт. И Антон паснул, и Вова обязательно заколотил бы, если бы тонкая огненная струя, прицельно выпущенная Людовиком, не превратила его в пляшущий факел. Мяч ушел в аут. Новичок Кирилл сел на снег. Антон подошел к черной кукле, которая еще секунду назад была Вовой, и которая через секунду снова станет Вовой, грязным и отвратительно пахнущим. - Моя очередь, - сказал Антон угрюмо. - Вытащишь на себя меньшего Славика и паснешь мне... Понял? И Вова кивнул.