Колин Уилсон - Мир пауков. Маг и Страна Призраков

В животе заурчало (ел-то уж сколько часов назад). Видимо, это его ощущение передалось остальным. Не успел Найл подумать, как пещера пришла в движение и через минуту-другую ему поднесли тот самый сосуд с водой. На этот раз земляной привкус доставлял такое же удовольствие, как дома доставил бы бокал меда; все равно что излюбленный привкус ванили, которую дворцовые повара клали в выпечку. Даже мелкие зеленые былинки, что плавали на поверхности, добавляли пикантности, как, скажем, кусочки мякоти в апельсиновом соке. От питья разом унялись и голод, и жажда. Открылось и еще кое-что. Питье словно сближало его с остальными, как будто сплачивая умы воедино. Можно сказать, вино причастия.

Что особенно удивительно, так это то, что хамелеоны совершенно не склонны ко сну. И дело тут не в одной лишь внутренней безмятежности, а еще и в том, что умы у них нераздельно взаимосвязаны, так что они все время друг друга сознают. Человек, засыпая, постепенно перестает воспринимать внешний мир. И вообще, бодрствование можно определить, как сознавание происходящего вокруг. Мысленная взаимная поддержка не дает хамелеонам заснуть точно так же, как детям — общий азарт на каком-нибудь шумном празднике.

Потому находиться здесь с хамелеонами было примерно то же самое, что уютно сидеть у огня в компании друзей, общаться с которыми и приятно, и бесконечно интересно.

В этот момент внимание Найла привлек звук, напоминающий невнятную и отдаленную человеческую речь. Оказалось, он исходит от старшего из хамелеонов. В его лбу открылся «рот», откуда и доносились эти самые звуки. Но они странным образом сливались, отчего впечатление было такое, будто слушаешь эолову арфу.

Вот досада: совершенно ничего не понять.

Тут, словно в ответ, звуки стали отчетливыми и чистыми. Только ясно было, что это не язык людей. Звуки по большей части напоминали скрип сучьев на ветру, с той разницей, что они не повторялись, а звучали больше как ноты в медленной музыке. Причем ноты, извлекаемые не одним инструментом, а прихотливая гармония целого ансамбля. Хамелеоны явно пытались что-то донести. Но что именно?

Едва задумавшись, Найл разобрал, что к чему. Язык они использовали не так, как используют его люди, где слова выкладываются на манер домино. Слова у хамелеонов и были своего рода музыкой. Но в отличие от музыки человеческой, значения которой расплывчаты, их язык был вполне конкретен. Он исходил из их совокупного опыта и этот опыт передавал.

Приобщась к этому опыту, Найл разом понял, что хамелеоны по-своему все же подобны людям. Так же как и у людей, дни у них проходят во всевозможных заботах. Им, как хранителям здешних мест, надлежит ежедневно совершать обход — поодиночке или парами, — обеспечивая связь с деревьями, кустами и всяческой живностью: кротами, земляными червями, змеями, лягушками, ящерицами. Эти создания в силу неразумности живут между собой невнятно, в некоем полусне. Задача хамелеонов — служить им эдаким мостиком, заставляя сознавать друг дружку, обеспечивать неброское единение, которое передается от всего всему: от клещей и личинок — мышам-полевкам и белкам, от водоплавающих — пернатым.

Так что людское представление о природе как о чем-то полном конфликтов и противостояний — не более чем заблуждение. И в натуре хамелеонов создавать гармонию, точно так же, как музыкант интуитивно стремится создавать красивые звуки.

Найл задумался, какую же роль в этой гармонии играют тролли. Доступ к умам хамелеонов тут же дал ответ. Их задача — преображать сырую, первозданную энергию Земли — электрическую силу молний, пьезоэлектрику кристаллов — в живую энергетику, способную питать почвенные микроорганизмы, которые в свою очередь придают живую ауру самой Земле.

Каждый тролль подобен электростанции. Вот почему им приходится быть такими массивными, даже жутковатыми — тот же тролль, что сопровождал их к священному озеру, весил столько, сколько бы весила гранитная глыба аналогичных размеров. Водится тролли там, где в изобилии встречается кварц — а именно в местах вроде священной горы и долины Мертвых.

В отличие от необъятных задач троллей, деятельность хамелеонов варьируется в зависимости от времени года. Скажем, сейчас, в канун зимы, когда природа готовится к долгому сну, забот у них поменьше. Но и при этом, собираясь вместе на исходе дня, им есть о чем друг другу рассказать — ни дать ни взять односельчане у себя в корчме. Их язык — это язык ритмов и образов, за которым — фоном — немолчное сознавание шума ветра и журчания воды. Сами слоги этого языка сравнимы со звуками ветра, налетающего на препятствия вроде деревьев, или же ручья, наскакивающего на голыши и гальку.

А потому, «слушая», как двое хамелеонов описывают (слова у них звучали не в унисон, а неким контрапунктом) лесистый склон холма, где мышиное семейство угнездилось в корнях того же дуба, что и сова, Найл чувствовал себя вроде незнакомца, который по случайности подслушивает разговор двоих друзей: как бы и дела особого нет, но все равно любопытно.

Тут произошло нечто из ряда вон. Найл уже не «слушал» беседу и в пещере тоже не находился. А был он на расстоянии нескольких миль, на том самом холме, и наблюдал, как идут дела у мышей в их гнезде, что в корнях дуба. Все здесь было предельно реалистично: полускрытая тучами луна, шелест сучьев на ветру, шуршание древоточцев в подгнившей коре. И хотя он был полностью уверен, что по-прежнему находится в пещере хамелеонов, все здесь смотрелось до такой степени достоверно, что убедить его в обратном тоже не составило бы труда.

Свидетельства были налицо. Найл полностью вошел в ментальный мир хамелеонов. Ясно, что способность запоминать реальность иных времен и мест была у них развита несравненно сильнее, чем у человека.

Ему уже довелось однажды испытать нечто подобное. Во время аудиенции, когда великий воитель Хеб Могучий рассказывал о противостоянии людей и пауков, верх в котором одержали восьмилапые, Найла, помнится, коробило от того реализма, с каким представали перед ним сцены расправы над собратьями. Но возможно, с реальностью рассказ отождествляло тогда его собственное воображение.

Внезапно Найл перенесся обратно в пещеру — но, как оказалось, на считаные мгновения. На этот раз один из хамелеонов повествовал о бедственном положении, в котором оказались рыбы, обитающие ниже по течению. В прошлом году сильный разлив повредил заводь, в которой многие из них проводили зиму, беспечно зарывшись в ил или упавшую на дно листву. Найл воочию увидел вывороченные бешеным напором воды деревья, сметенные паводком залежи ила, тщетно борющихся с течением выхухолей, из которых многие разбились в лепешку или утонули. Вспомнилось во всех деталях и то, как он сам однажды едва не пошел ко дну. Видение было таким реалистичным, что Найл невольно глотнул воздуха, как будто ему и впрямь предстояло вот-вот с головой окунуться в пенистый водоворот.