Колин Уилсон - Мир пауков. Маг и Страна Призраков

И тут Найл вспомнил кое-что, почерпнутое из ума Сефардуса. Снаружи этой башенки должен быть колокол, к языку которого привязана веревка, свисающая как раз напротив этого самого окна. Она и правда там обнаружилась, но такая изношенная и разлезшаяся, что вес человека вряд ли удержит. Найл, ухватив, резко ее дернул в надежде оборвать в месте крепежа. Не тут-то было: долину огласил звонкий улар колокола, подняв в воздух стаю всполошенных птиц.

Найл отступил внутрь и дернул что было силы еще раз. Утесы вторили колоколу плывущим эхом.

И тут Найл, выронив веревку, чуть не опрокинулся на пол. Со звуком, напоминающим многократно усиленное кряканье, у окна мелькнуло что-то огромное. По тупорылой чешуйчатой морде Найл инстинктивно определил: оолус. Он отшатнулся к стене, подальше от грянувшей снаружи о камень образины. По счастью, размах крыльев не позволял чудищу проникнуть внутрь.

Найл огляделся в поисках какого-нибудь орудия защиты — тщетно. Жаль, что сума осталась внизу: выдвижная трубка сгодилась бы как нельзя более кстати.

При следующем натиске химере удалось протиснуть голову в окно. Прежде чем отлететь, она злобно вперилась в Найла красными глазками. Спустя секунду удар в другое окно показал, что нападающий не один. Найл с тревожным предчувствием глянул вниз, на проем входа. Хорошо, что он чуть шире окон: уродина с пятиметровым размахом крыльев точно не втиснется.

Но его уверенность тут же кончилась, когда одна из птиц ухватилась за выступ подоконника и попыталась на него взгромоздиться. Лапы у нее до странности напоминали волосатые, неуклюжие человеческие руки; они легко обхватывали оконный карниз. Найл кинулся гуда, понимая, что, усевшись и сложив крылья, уродина вполне сможет пролезть в оконный проем. Поднятый шум заставил ее, забив по стене огромными крыльями, отцепиться от карниза.

Вторая птица опробовала еще и дверь, но ей тоже не хватило ума сложить крылья. Судорожно ими хлопая, она коп ила камни, а Найл опять пожалел, что при нем нет раздвижной трубки: открытая грудь оолуса представляла собой идеальную мишень.

С десяток минут твари еще пытались влезть, просовывая головы в окна и хлопоча крыльями по стенам, но в конце концов утомились и улетели. Слыша удаляющееся кряканье, Найл, выждав, поднялся к окну и провожал их взглядом, пока они, паря, не скрылись в воздухе над долиной.

Следующей мыслью было убраться из кельи как можно скорее, пока они не надумали вернуться. Первоначальное сомнение, а не выманивают ли его таким образом наружу, чтобы потом наброситься, рассеялось при мысли о природной тупости чудовищ.

Спускаясь из каморы, он заметил, что его, оказывается, больше не волнует высота; тревожит лишь собственная уязвимость в том случае, если оолусы вдруг вернутся. Ступени до сумы Найл одолел уверенно, будто спускался по лестнице, подгоняемый памятью о трупе того вдребезги разбитого животного. Сандалии он решил сложить в суму (босиком по камню спускаться сподручнее) и заспешил дальше по идущей вниз тропе, с облегчением прибыв на первую площадку, где в случае внезапного нападения убежище могла дать нижняя часовня. Но небо оставалось чистым, и можно было без спешки добраться до точки, откуда он начинал подъем.

Капитан, как он и думал, терпеливо ждал в тени куста.

«Ты видел птиц?» — спросил он.

«Вблизи, — ответил Найл сухо и сел на каменный порожек, отирая с лица пот, после чего вынул из сумы фляжку и смочил пересохшие губы и горло, — А на тебя они когда-нибудь нападали?»

«Нет. Им известно, что пауки опасны. Но иногда мы ими пользуемся».

«Что значит „пользуемся“? Каким образом?»

«Они же такие сильные. Вот мы их и используем, для перевозки».

«Как?» — спросил ошарашенный Найл.

«Они могут переносить большие тяжести».

Паук передал мысленный образ. Из-за быстроты он был трудноуловим, но Найл успел различить оолуса, несущего сеть с несколькими овцами.

Мелькнувшая мысль показалась настолько нелепой, что, говори они на человечьем языке, Найл постеснялся бы ее озвучить. Но язык был телепатическим, поэтому капитан мгновенно ее уловил.

«Такое возможно, если бы их получилось вернуть назад».

«А ты в самом деле мог бы их вернуть?»

«Нет. Они уже слишком далеко. И они боятся нас».

«Меня они что-то не очень испугались», — усмехнулся Найл.

«Тебя да. А нас, пауков, они боятся».

Найл, покамест слушал, вдруг сообразил: если снова зазвонить в колокол, птицы почти наверняка вернутся.

Он оглядел колоколенку под открытым небом, но от одной лишь мысли о повторном подъеме сердце тревожно сжалось.

Тут он вспомнил, каким именно образом расплывался по долине звук от колокола. Откинув голову, Найл рупором сложил у рта ладони и во весь голос крикнул. Крик, замерев, волной возвратился от горной стены напротив, а затем раскатился по всей долине. Два стоящих напротив утеса обеспечивали идеальную реверберацию.

Но птицы никак не появлялись. Он крикнул еще раз — теперь даже громче — и еще. Эхо накатывало волна за волной; от него звенела, казалось, вся долина.

Нет, знакомого кряканья не слышно. Найл из озорства крикнул было еще раз и тут увидел птиц. Видимо, они приткнулись на одной из башен Великой стены и теперь, с величавой степенностью взмахивая крылами, набирали высоту.

Найл поспешил обратно к капитану.

«Летят! Прячься, а то увидят!»

Паук незамедлительно вжался в неровную впадину у основания башенки. Найл, с тревогой соразмеряя дистанцию, поглядел на острие святилища и повернул на груди медальон. И вот два крылатых силуэта, появившись над вершиной утеса, без колебаний спикировали, точно зная, где именно находится их цель.

Но не успев долететь, оба оказались в тисках паучьей воли. Отчаянная попытка вырваться и удрать успехом не увенчалась: было уже поздно. Найл с завистливым восхищением наблюдал, как капитан силой принуждает оолусов сесть.

Теперь, вблизи, их внешность была различима в деталях (разглядеть их, когда ломились в окна, Найл, разумеется, не успел). Головы оолусов напоминали черепашьи, с губами вроде кривого клюва. Они часто дышали, открыв рты с мясистыми языками, где посередине имелся розовый нарост размером с мизинец, наверняка служивший для приманки добычи. Зубов, как и у птиц, у них не было, но ороговевшие клювообразные губы явно приспособлены были разрывать и прожевывать плоть. Морды были чешуйчатыми, как у змей, а красные злобные глаза утопали в мешочках обвислой кожи.

Мощные крылья этих птиц, покрытые песчаного цвета оперением, были поистине огромны. Кожистые лапы до странности напоминали волосатые ручищи не то с когтями, не то с ногтями пурпурного цвета.