Фёдор Чешко - За несбыточность снов

Кожу бронзовых скул

Напряженным вниманием сводит

Еле слышимый гул

Канонады ли? Конских копыт?

От разбойного свиста

Очнулись дремавшие кони,

И дыханье горнистов

Туманит зеркальную медь...

Шаг со звоном стекла

По накрытой, как скатерть, попоне...

Звон стремян... Скрип седла...

Шашки вон, и - любовь или смерть!

Нет-нет, это наивно. Наивно и глупо. Память не в силах разглядеть огни прошлого. Он ведь пробовал, недавно, вот только что - не получилось. Огни, выстрелы, алые вспышки на хищных жадных до крови клинках, теплые огоньки свечей на саблях бравых оловянных гвардейцев, запах новогодней хвои, бой часов, бой, бой, кровь на снегу... Безнадежно.

Он вдруг вспомнил о тех, ушедших, рванулся, зашарил под шинелью онемелой липкой рукой. Время, время! Успеют ли они? Ногти царапнули по серебряной крышке, и мягкий звон открывающихся часов выплеснулся, сметая и глуша все, даже хрусткий налетающий топот копыт, даже рушащийся на голову взвизг стылого воздуха, рассекаемого сабельной сталью. И снег прикоснулся к разрубленной щеке - прохладный, душистый, ласковый, будто свежая накрахмаленная простыня.

- Спи, Славочка. Надо спать. Дед Мороз не любит беспокойных непослушных детей.

- Не уходи, мама. Я не хочу засыпать - там страшно. Там всадники, злые-злые, убить меня хотят...

- Спи, глупенький. Это же только сон, это пройдет...

Это прошло. И он снова заснул, и приснилось ему, будто где-то далеко-далеко в снежном лесу невидимые серебряные колокольчики вызванивают чистую, чуть-чуть печальную мелодию, и это было удивительно хорошо, но еще лучше было то, что мама сидела рядом, гладила по голове и шептала, шептала что-то доброе, ласковое.

А мама думала, что больше нельзя позволять ребенку читать книжки про индейцев, ведь уже третий раз он просыпается с криком и не хочет засыпать вновь - боится злых красных всадников.

А большие часы в гостиной играли печальную простую мелодию, и это означало, что до полуночи остался всего один час.