Юрий Петухов - Вторжение из ада (Звездная месть - 4)

Но в "черный пузырь" ему не войти. И слава Богу! Есть мир людей. Есть Пристанище. И есть Преисподняя. Три разных уровня, меж которыми миллионы ярусов и пространств, миллиарды миров-гирлянд и иных измерений, пронзаемых миллионами сфер-веретен. И каждому есть по воле Божьей свое место. Вот и сиди на этом своем месте! Прав был батюшка, прав, человек должен жить в людском мире, жить по-людски, и нечего во тьме искать света. Господи, обереги душу раба Твоего, ибо ставший Твоим рабом, отдавший Тебе себя, никогда и ничьим рабом уже не станет, а пребудет во всех мирах Твоих свободным и творящим. По Образу и Подобию!

- Забирайте меня - заорал Иван.

Обеими руками он прижимал к вискам ретранс и еще мертвый кристалл. Он был готов к перебросу. Но он не знал, кто окажется сильнее: Первозург Сихан Раджикрави, создатель Пристанища и управитель каналов, или черный кубик. Это выяснится позже - Сихан перебросит его из замкнутого мира планеты Навей, а там... нечего гадать, иначе будет поздно, иначе Авварон накроет их всех.

- Ну чего вы тянете?!

Ответа не последовало. Зато прямо над Иваном разверзлась вдруг огромная воронка черного, безумного, бешеного водоворота. И его потянуло туда, приподняло, стало засасывать. Боль в висках утихла. Он вообще перестал ощущать собственное тело... его вырвало из мира зеленых лужаек, колючих живых кустов, оборотней, зургов, шестикрылых драконов, леших, оборотней, вурдалаков и навей. Вырвало и швырнуло во тьму.

На какой-то миг Ивана вынесло прямо в Пространство, над сияющей и огромной Землей. Он завис в пустоте и холоде. Но его не убило, не разорвало собственным давлением, не сожгло, не превратило в кусок льда он просто замер, удерживаемый двумя незримыми силами, борющимися не с ним, не с его телом, а друг с другом. И когда одна перемогла другую, пересилила - его рвануло вниз. Но он не упал на исполинский земной шар. Он не сгорел в атмосферных слоях.

Он просто очнулся посреди серой, обитой жестким синтоконом камеры, камеры без окон и дверей. Он видел свои руки - они не были разбиты и разодраны. И комбенезон был цел. Только немного болели бока, ныла скула.

Но это были мелочи. Важным было иное: в камере стоял какой-то зудлизый, неприятный шумок. Он просто вытягивал нервы из тела. Иван оторвал лицо от ладоней, от синтокона. И увидел двух типов в серых балахонах, серых сапогах и кругленьких шапочках на головах. Они стояли в углу, раздвинув руки, удерживая в них что-то похожее на тончайший невод. Внутри невода было сияние, зеленоватое, тусклое, неровное... И в этом сиянии бился а мучительнейших судорогах карлик Цай ван Дау.

Иван оцепенел. Но замешательство длилось недолго.

Серые не успели даже голов повернуть к нему, как уже лежали на полу с вывернутыми руками. Осевший невод утянул за собой свечение. Цай вывалился из его тенет и рухнул замертво. Рядом с ним упал и сам Иван - последние силенки ушли на рывок, на усмирение незнакомцев.

Лишь через полминуты Иван сумел пошевелить языком и спросил у очнувшегося Цая:

- Кто это?!

- Дерьмо! - коротко ответил ван Дау.

- А это? - Иван кивнул в сторону невода.

- А-а, вот это знатная штуковина, - заулыбался горько и двусмысленно Цай, - ку-излучение не портит ни кожи, ни мяса, но ощущение такое, будто тебя поджаривают и снаружи и изнутри. А ежели эту мерзость пропускают сквозь позвоночник, Иван, лучше и на свет не рождаться!

- Ясно!

Иван понемногу приходил в себя после переброса.

Силы возвращались не сразу, но возвращались. Он еще полежал немного, потом поднялся, подошел к серым. Те пребывали в полузабытьи, только стонали и чуть шевелили вывернутыми из ключиц руками.

- Не слишком я с ними... э-э, грубо? - спросил Иван.

- Да нет, ничего, не слишком, - развеял его сомнения карлик Цай. Ежели где чего лишнее нужно, это уж по моей части.

Он тоже медленно оправлялся, приходил в себя.

Встал, подошел к одному из серых, вытащил у него из кармана балахона трубочку с шариком, направил ее на одно тело, потом на другое, полыхнуло сиреневым полыхом... и ничего на полу не осталось.

- Зачем?! - растревожился Иван.

- Да ладно, не беспокойся,- осадил его карлик Цай, - этого дерьма в Синдикате хватает.

- В Синдикате? - переспросил Иван.

- В нем самом.

- Ты отрезал все дороги назад!

- Они у меня давно отрезаны, Иван.

Цай ван Дау снова присел в углу палаты-камеры, пригорюнился. От стражей он ушел. А вот от себя да от этого русского Ивана никуда не уйдешь.

Прощай, планетка с голубыми кактусами и зелеными тюльпанами, прощай, тихая спокойная старость!

- Я слишком рано пришел, - вдруг начал оправдываться Иван. - Обещал в тот же час и тот же день. Карлик рассмеялся, и снова из дыры во лбу потекла у него черная кровь, снова растрескались узкие губы, обнажая воспаленные десны. Цай был болен, давно и неизлечимо болен. Но его железной воле, его выдержке могли позавидовать многие.

- Ты, Иван, не рано пришел, - сказал он, - совсем не рано, ты чуть не опоздал. Еще бы три минуты, и здесь никого бы не осталось, они уже кончали меня наказывать. Понимаешь, они все время меня наказывают, чтобы я ни делал, я вечно наказанный. Синдикат заработал на моих мозгах сотни миллиардов, а я все виноват! Так вот, они же собирались уводить меня с собой... и тут ты заявился, а, точнее, очухался.

- Неважно. Я о другом хотел сказать, - продолжал Иван, - я еще не везде побывал, Цай. И ты должен меня понять. Ты чуть не отдал Богу душу из-за меня, натерпелся от извергов. Но я не могу начать этого, пока не облегчу душу. Я страшный грешник, Цай, я слишком многим должен, я по уши в долгах, но главное, мне надо принести покаяние... принести тем, перед кем я грешен, перед кем виноват. Я был в Осевом... да, да, мы когда-то там были с тобой вдвоем, но это совсем иное, я был в Пристанище, я вернулся оттуда, но часть меня осталась там. Я не знаю, приняли мои покаяния, нет ли, но я сделал то, что обязан был сделать... теперь мне надо в Систему. Мне надо повидать одну русоволосую, ты ее не знаешь, мне надо выведать кое-что...

но главное, мне надо повидать ее. Я уже погубил двух женщин, погубил своего сына... и чуть сам не лишил его жизни, а ведь я даже не спросил, как его зовут, вот какой я человек, Цай. Но там все, там уже в с е! А в Системе еще может быть надежда, я обязан туда идти! Потом не будет такой возможности, потом вообще ничего не будет. Ты понимаешь меня?!

Цай ван Дау молчал. Но он все понимал.

Он понимал, что Иван вернется в камеру в тот же час, в тот же миг, когда и покинет ее. Но это будет потом, а он останется здесь. И еще неизвестно, кто заявится сюда до возврата русского странника, ведь слишком многие хотели бы свести счеты с беглым каторжником. Иван оставлял его на муки и смерть.

- Иди! - сказал Цай. - Но помни, люди ждут тебя. Ты не должен погибнуть там.