Андрей Буторин - Червоточина

– Зачем вы пришли? – спросила Зоя Валерьевна, испугавшись, что светловолосый начнет развивать затронутую подругой тему. Лучше принять его ответ за шутку.

– Чтобы выручить вас. Ведь вы говорили правду, а вам не поверили. Вас бы и впрямь замучил этот Кожухов.

– Так, значит, мотоцикл все-таки был?

– Конечно. Вы же сами видели.

– Я уже начала сомневаться, – мотнула головой Зоя Валерьевна. Потом замерла и спросила: – Так этот мотоцикл и впрямь связан с убийством Ненахова?

– На нем привезли в парк труп Игоря Степановича.

– А кто… его убил? – Как она ни старалась, голос все-таки дрогнул.

– Давайте не будем отбирать хлеб у нашей доблестной милиции, – опять растянул губы в улыбке парень. – Мне кажется, у вас есть более важные вопросы ко мне.

– У меня есть! – словно школьница, затрясла рукой Нормалева. – Что с Соней? – И быстро добавила: – И с Геной. И с Колей.

Зоя Валерьевна глянула на подругу и заморгала. Отчего та решила, что светловолосый что-то знает о них? Впрочем, он и впрямь не похож на обычного парня. Разве что внешне. Она перевела взгляд на него и задала вопрос прямо:

– Вы что-нибудь знаете о них?

– Да, – ответил тот.

Обе Зои синхронно вздрогнули. Нормалева подошла к Зое Валерьевне и обняла ее за плечи.

– Можете верить мне или нет, но они живы, – сказал парень. Потом он на пару мгновений задумался, буркнул: «И впрямь заразился…» и махнул рукой. – Ладно. Так и быть. Лучше один раз увидеть, правда?

– Да, правда, – закивали обе Зои, хотя Зоя Валерьевна не могла понять, к чему клонит этот светловолосый.

А тот направился к двери в комнату Геннадия, взялся за ручку и спросил у нее:

– Можно?

Она кивнула. Парень открыл дверь и вошел в комнату. Остановился возле стола, в нижней секции которого стоял компьютер, кивнул на него и снова спросил:

– Можно?

Зоя Валерьевна никому, никогда и ни за что не позволила бы прикоснуться к этой мужниной святыне. Но сейчас она вновь почему-то кивнула:

– Можно.

Светловолосый нагнулся и нажал кнопку питания. Компьютер загудел вентиляторами.

Однако экран монитора остался черным, хотя зеленый огонек на передней панели показывал, что он тоже включен. Но не успела Зоя Валерьевна испугаться, что Генина драгоценность испорчена, как на экране возникло изображение.

По казавшемуся нарисованным лесу шли трое. Сначала Зое Валерьевне подумалось, что она смотрит мультфильм, и эти трое тоже нарисованы. Но вот «камера» совершила наезд, и экран заполнило симпатичное, с ясными синими глазами, девичье лицо. Растрепанные волосы девушки были огненно-рыжими, подчеркивая чистую белизну кожи. Пожалуй, это красивое лицо могло бы показаться кукольным, если бы не выражение тревоги, сосредоточенности и отчаянной решительности, явственно читавшееся на нем.

Сзади вскрикнула Зоя. Но Зоя Валерьевна даже не взглянула на подругу, будучи не в силах оторвать глаза от экрана. И «камера», словно в ответ ее ожиданиям, отодвинулась, помещая в рамки экрана и оставшиеся две фигуры. Это были Нича и Гена! Коля шел по узкой тропинке следом за девушкой, Геннадий замыкал шествие. Оба были столь же сосредоточены, как и их спутница, в которой Зоя Валерьевна по несомненному сходству с матерью признала Соню. Но если на Колином лице, как и у Сони, читалась еще и тревога, Гена казался невозмутимо спокойным.

– Гена!.. – не сдержавшись, выдохнула Зоя Валерьевна.

И муж, как показалось, услышал ее. Он поднял голову, повел глазами и остановил взгляд прямо на ней. Удивление, сквозившее в этом взгляде, сменилось вдруг радостью. Генины глаза – дорогие, любимые, знакомые до каждой крапинки – заняли весь экран. И ей уже было не важно, что «кино» шло без звука: в этих глазах она прочла все, что ей было нужно знать.

Ей очень захотелось увидеть еще раз Коленьку, но монитор вдруг погас. Стихло жужжание вентиляторов.

– Подождите! – выкрикнула, оборачиваясь, Зоя Валерьевна.

Позади нее, прижав ладони к белым, как бумага, щекам, стояла Зоя. Светловолосого не было.

По казавшемуся нарисованным лесу шли трое. Соне, увидевшей вдруг эту картину будто со стороны, на миг почудилось, что и сама она нарисована, что все это выдумка, сказочный мультик, что сейчас в темном зале включится свет, и она вместе с другими зрителями выйдет из кинотеатра в реальный живой мир под яркие лучи летнего солнца. Но уже в следующее мгновение она осознала, что в этом кино зрители и актеры – одни и те же лица. Отнюдь не нарисованные в отличие от окружающих декораций.

Внезапно ей показалось, что на нее кто-то смотрит; не сзади, где шли Нича с Геннадием Николаевичем, а будто бы сверху, прямо в глаза. Ощущение было странным, но очень недолгим. Соня обернулась и увидела, что Нича недоуменно крутит головой, а Геннадий Николаевич и вовсе застыл с непонятным выражением на лице, словно встретился с ангелом. Во всяком случае, такого неподдельного счастья, такой очевидной, смешанной с обожанием и нежностью любви она не встречала ранее ни в чьих глазах. Разве что в Колиных, минувшей ночью.

Взгляд Геннадия Николаевича потух столь внезапно, словно в глазах выключили свет. Мужчина резко мотнул головой. Его «хвост» взлетел и мазнул хозяина по лицу, будто хотел привести того в чувство.

– Пап, ты чего? – уставился на отца Нича. – Тебе тоже показалось?

– Мне не показалось, – помедлив, хмуро сказал Геннадий Николаевич.

– На нас кто-то смотрел? – не утерпев, спросила Соня.

– Да, – неохотно ответил Геннадий Николаевич. – Все, пойдемте. Время!

– Но кто смотрел-то? – заморгал, не трогаясь с места, Нича.

– Мама, – тихо сказал Геннадий Николаевич и посмотрел вдруг на Соню: – Твоя тоже.

– Ой!.. – Соня почувствовала, как под ней покачнулась земля. – Но… как?..

– Не знаю. Кто-то позволил. Недолго. Все, идемте! Теперь они знают, что вы живы, это уже хорошо.

– Пока живы… – шепнула Соня.

– Никаких пока, – положил ей на плечо руку Нича. – Теперь мы просто обязаны выжить.

«Обязаны, да, – думала Соня, снова шагая впереди всех по ставшей совсем условной тропинке. – Было бы очень обидно погибнуть именно теперь. Несправедливо. Нечестно. Но даже если… Все равно я счастлива. Я любила и люблю». Она подумала еще, что никогда не читала так называемых «дамских» романов, поскольку считала все написанное там «розовыми соплями». И вот теперь, похоже, она сама попала в такой роман и считает его лучшим произведением на свете.

Она улыбнулась. Но реальность, хоть и в нереальной своей ипостаси, заставила ее вернуться из мира грез. Лес кончился, впереди простиралась голая серая равнина.

Соня остановилась и стала поджидать отставших мужчин, которые шли, оживленно беседуя. До ее ушей долетел Ничин возглас: «Как ты понял, что это мама?» Что ответил Геннадий Николаевич, она не разобрала, но внезапно задалась вопросом: почему именно он? Да и правду ли сказал Ничин отец? Может, просто хотел воодушевить, подбодрить их? Впрочем, чей-то взгляд она тогда вполне отчетливо на себе ощутила. Но чей, откуда – для нее было полной загадкой. А вот Геннадий Николаевич ту загадку легко раскусил. Так же легко, как научил ее водить машину…