Илья Новак - Петля Мёбиуса (сборник)

Минуло несколько лет, я не пью и не иду на повторную процедуру заклятия потому, что теперь меня не тянет к алкоголю. Последствий немного: машинально отвожу взгляд, когда по телевизору кто-то выпивает, окончательно разлюбил застолья и стараюсь не нюхать спиртного. Еще я стал больше курить, и примерно раз в месяц мне снится, как я пью – почему-то всегда водку, – и я просыпаюсь не то чтобы с ужасом, но с некоторой оторопью, с уверенностью, что вот сейчас выпил и теперь все мучения начнутся заново. Однажды я посетил для консультации ту медицинскую контору, где меня закодировали, и доктора особенно напирали на то, что теперь я не могу позволить себе ни капли спиртного. Ощущение на языке может включить память о «формуле спирта» – прежняя страсть охватит с новой силой. Однако ничего такого страшного не происходило. Вот я, допустим, целуюсь, а девица как раз выпила бутылочку какого-то ромового коктейля и слегка пьяна, молекулы совершенно точно остались на ее языке и слизистой рта, я явственно ощущаю сладковатый ромовый привкус… и ничего, спиртное все равно оставляет равнодушным. Когда спустя пару минут после поцелуя мы переходим к тому, для чего поцелуй обычно является прологом, привкус уже забывается.

А Вовик пить не бросил – и что он теперь имеет? Не знаю, как называется эта болячка. Что-то связанное с мозгом… У него постоянная температура в тридцать семь градусов, он лечится, глотает какие-то колеса – и продолжает пить. Я, когда бросил, похудел телом и лицом, а Вовик, раньше стройный, наоборот, растолстел, даже скорее распух, щеки как у барсука.

– Ну, есть? – спросил я.

Он сел на подоконник спиной к открытому окну, достал из кармана спичечный коробок и протянул мне.

– Ровно полтинник.

– Скока-скока?

– Понимаешь, это что-то новое, такого раньше не было.

Я помолчал, соображая, готов ли выложить сейчас пятьдесят баксов.

– А оно точно какое надо? Чтоб не сильное, а то меня предупреждали, что когда в первый раз пробуешь сильное, то надо, чтоб кто-то находился рядом. В окно можно сигануть… Но и чтоб торкнуло все-таки.

– Как надо, – заверил он. – Было бы сильное, стоило б еще дороже.

– Ну, ладно…

Я отдал ему мятую зеленую банкноту, придвинул ближе пепельницу и закурил. Он налил, взболтал мизинцем, выпил и тоже закурил.

Говорить нам не о чем. Я-то живу нормально, а Вовик не у дел. Хотя это раньше, а теперь вот с полгода как подвязался наркотой приторговывать. Жизнь его, я уверен в этом, окончательно похерилась, прекратить пить он не сможет никогда и, скорее всего, скоропостижно покинет нас в ближайшие пять – семь лет. Что интересно, я, зная, как тяжело избавиться от алкогольной зависимости, сам прошедший через подобное, пытался, но не мог ощутить к Вовику симпатию. Какая-то жалость все-таки была, но совсем слабая, больше похожая на раздраженную брезгливость. Скорее, я испытывал что-то вроде снисходительного презрения и злорадства: вот, я смог, а ты – нет; я – сильный, ты – слабак, потому что не бросишь уже никогда, и сдохнешь скоро, и жил ты зря, и то, что в школе ты нравился девочкам куда больше, чем я, и фигуру имел спортивную, и невинность потерял раньше, – всё зря, Вовик, потому что ты ходишь с постоянной температурой, мозги твои греются и быстро протухают, это ты спившийся конченый алкаш, а я – умница и молодец.

– Слушай, не пойму, чего тебя вдруг потянуло? – спросил Вовик.

– Да просто хочу попробовать. Но почему так дорого?

– Ну так это же что-то новое, потому и дороже.

Я вдруг начал беспокоиться. Слишком он безответственный пацан.

– Вовик, а ты меня не потравишь? Ты смотри…

– Не, что ты! Оно слабое. Это какие-то химики сделали, что ли. Мой продавец говорит, они сами пробовали – все нормально.

– А сколько времени оно действует?

Он пожал плечами. Глаза у него уже помутнели – спирт с самого утра, а как же…

– Вот не знаю. Т-ты сейчас домой?

– Это ты тут сидишь. А мне на работу надо.

– Ну да. Я имею в виду, т-ты его не сейчас про-о… пробовать будешь, перед работой, в-вечером только… Ну и но-о… нормально, за ночь пройдет. – Он всегда по пьяни начинал заикаться. – Слушай, ты ж раньше бо-о… боялся этого. Я помню, т-ты рассказывал, что даже уколов в зад боишься и анализа крови из па-а… пальца. А если из вены – так только лежа и с нашатыркой под носом и чтоб не в-видеть крови…

– Это ведь колоть не надо, – перебил я. – При чем тут уколы и кровь?

– Но все равно на-а… наркота. Это дело, если привыкнуть, то…

– Именно это не вызывает привыкания, я читал. Хочу попробовать. Тем более если она слабая. – Я поднялся, пряча коробок в карман.

– А, ладно… – пробормотал Вовик и тоже встал. – Я тут «Человека-Паука» четвертого по-о… посмотрел, так там круто. Чувак из окон прыгает и летает между крышами. Я тебя вчера из маршрутки в-видел, ты с дисками шел. Новые фильмы? Дашь глянуть?

– Это «Священная гора», Вовик, и Грегг Араки. Оно тебе надо? Гляди себе ток-шоу в телевизоре.

Он вроде как обиделся и, подумав, предостерег:

– Смотри, не стань то-о… торчком…

– Кто б говорил.

Когда я уже был в прихожей, до Вовика дошло.

– Чего ты? Я не наркоман, никогда эту фигню не пробовал.

– Нет? – Я обернулся и показал на подоконник. – Это что там, по-твоему, стоит, Вовчик?

Он перевел удивленный взгляд с бутылки на меня:

– Спиртяка. Ну, бухаю иногда, да, но это в-ведь…

– Та же наркота, только разрешенная. Иногда, говоришь? Ты не понимаешь, что ли? Ты такой же наркоша, как… – Я умолк. Нет, не понимает. Кто сидит на стакане, тот не сидит на игле.

Вовик хмуро прошел на кухню и оперся о подоконник, повернувшись спиной ко мне.

– Смотри, не начни летать между крыш, – произнес я насмешливо и захлопнул за собой дверь.

Теперь вот стою, жму кнопку вызова лифта. Жду, переминаясь с ноги на ногу, – не едет лифт. Делать нечего, начинаю спускаться пешком, хоть и седьмой этаж. Снизу эхо доносит приглушенные голоса, а потом кабина оживает, слышно, как разъезжаются и съезжаются двери, тарахтенье мотора… Лифт проползает мимо, удаляется, стихает. Сверху шаги, хлопает дверь… теперь и я могу его вызвать, но уже и незачем вроде. Последний пролет, первый этаж.

Снаружи мокро и серо. У меня на лбу выступает испарина, я вытираю ее ладонью и трясу рукой. Закуриваю, прищурившись гляжу в небо. Оно блеклое, жиденькое какое-то. Рядом детский садик, воспитательница вывела детей на утреннюю прогулку, слышен деловитый лепет, плач, мальчики скатываются с горки, девочки копаются в грязном песке. Дети и дома, деревья и крыши, влажный серый асфальт и такое же небо придвигаются ко мне, проникают в меня и становятся мной – накатывает ощущение себя здесь и сейчас , пронзительная ясность, обнаженность каждого мгновения, нестерпимая эфирность существования. Чувствую свое сознание, укрытое в водолазном костюме тела. Где я? Мой скафандр идет по асфальту – дну напитанного влагой пространства, верхняя граница которого – стянутая силой поверхностного натяжения пленка неба; но это только тело, а где я сам ? Пальцем упираюсь в кожу между глаз, чуть выше переносицы. Вот он я, здесь, внутри шлема-головы, вот здесь. Мое тело с сигаретой во рту идет к остановке, но не успевает сделать и трех шагов, как сверху доносится звон.