Юрий Никитин - Империя Зла

Машина неслась по неровной дороге, ее подбрасывало, Стелла шипела сквозь зубы. Возле моего дома стояли трое джипов, выкрашенных в маскировочный цвет, а также приземистый бронетранспортер. Десятка два десантников в зеленых пятнистых униформах, в касках и с автоматами в руках держали дом под прицелом, но трое сразу же взяли нас на прицел. Эти ребята отличались от вроде бы крутых и бравых омоновцев как соколы от галдящих уток. На них навешано доспехов намного меньше, из-за чего выглядят куда проворнее, морды не такие толстые, а значит, и сами не такие тупые. С этими ребятами вряд ли удалось бы выйти из подземелий Кремля так же просто, как проделал...

Я остановил машину возле бронетранспортеров, выскочил, тут же наткнулся на двух десантников, похожих скорее на толстые дубы, что растут тут лет двести. Меня придержали за плечи, один спросил грубо:

– Хто такой?

Из-за джипа выскочил офицер, вскрикнул:

– Виктор Александроович?

– Я...

– Лейтенант Георгадзе, – отрапортовал он. – Послан Михаилом Егоровым.

Я видел два десятка направленных прямо мне в грудь стволов. Десантники не давали мне ни единого шанса, гордились этим, при любом неверном движении я должен был потяжелеть на пару пудов, начиненный пулями.

– Где они? – крикнул я. – Где?.. Где мои?

Лейтенант прокричал:

– Все были захвачены... или уничтожены еще при преследовании. Там только двое...

– Мои там? – прервал я.

Он замялся:

– К сожалению, захватили вашу жену и внучку. Пока остальных уничто... подвергали процедуре ареста, эти двое успели выскользнуть с заложниками. Стрелять мы не решились.

Я кивнул, пошел к домику. Лейтенант догнал, ухватил за рукав:

– Постойте! Туда нельзя.

– Мне можно, – отрубил я. – Это приказ Кречета. Ясно?

Он оторопел, я слышал его шаги за моей спиной. За машинами горбились парни в пятнистой одежде, огромные и непомерно толстые от одетых под сцецкостюмы бронежилетов. Все держали на прицеле окна, двери и даже печную трубу.

Один из них, с погонами старшего офицера, повернулся в нашу сторону, рыкнул:

– Стоять! Георгадзе, как пропустил?

Офицер что-то залепетал, я снова рыкнул:

– Приказ президента! Мне – можно все.

Я вышел на открытое пространство. Стараясь не спешить, теперь я под прицелом, медленно двинулся по дорожке, развел руки, показывая, что я с пустыми руками. С каждым шагом

Человек вытащил Анну, держа перед собой. Глаза, как у обезумевшего, вылезали из орбит, пытаясь увидеть все и сразу. Его рука тыкала стволом пистолета в ее висок. Голос сорвался на визг:

– Стой!.. А это ты видел?

Я сам прицелился ему в голову, медленно начал подходить. Он тыкал стволом в висок Анне, она болезненно кривилась, бледная, но сравнительно спокойная. Глаза ее отыскали мое лицо, только миг мы смотрели глаза в глаза, затем я сказал сдавленным голосом:

– У тебя еще есть шанс.

– Какой? – выкрикнул он злобно.

– Сдаться. Возможно, тебя не расстреляют.

Его злой хохот был похож на карканье старой больной вороны. Одной рукой еще сильнее сдавил Анне горло, ее лицо побагровело, но она не стала цепляться за его руку, пытаясь хоть чуть ослабить хватку.

– Ты понимаешь, что я могу ее убить?

– Ты умрешь тут же, – сказал я. – Никакого суда. Придет тьма, ты уже никогда не воскреснешь. Ты будешь мертв. Тебя не будет.

Но глаза его оставались все еще безумными, страшный смысл еще не дошел, отчаянная надежда жила, что еще можно что-то выторговать...

– Бросай оружие! – потребовал он. – Бросай!.. Или я сейчас нажимаю курок.

Я видел его подрагивающий палец, вот-вот нажмет, сам того не желая, весь трясется, на губах чуть ли не пена.

– Закрой глаза, – попросил я Анну. – Сейчас на тебя брызнет дрянью, но ты не пугайся.

Она послушно опустила веки. Лицо ее было бледным, но спокойным. Она верила мне, как верила и шла за мной всю жизнь. А этот смотрел на меня выпученными глазами, из уголка губ показалась пена. Я готовился спустить курок, я мог его только ранить, и тогда он точно нажмет курок, я мог вообще промахнуться или даже попасть в Анну, но если я послушаюсь и положу пистолет, то он тут же убьет меня... а потом, потом, возможно, и Дашеньку тоже.

В последний момент в моих глазах что-то изменилось, взор ушел поверх его головы за его спину, я чуть-чуть наклонил голову, давая неслышный приказ кому-то, кто подкрался сзади, действовать, и хотя он знал, что я один, все же невольно насторожился и скосил глаза, пытаясь заглянуть себе за спину, рука его начала описывать полукруг, и я нажал курок.

Руку тряхнуло, грохот сухо ударил по барабанным перепонкам. Верхняя часть головы с всклокоченными волосами словно сорвало ветром. Брызнули отвратительные красные брызги, словно по бутылке с кровью ударили дубиной.

Анна тут же открыла глаза. Только теперь ее пальцы с отвращением ухватились за жилистую руку врага, отбросили с себя, как ядовитую змею. Или по крайней мере грязного вонючего ужа.

Она сделала ко мне шаг, не глядя на тело, что грузно рухнуло сзади. В глазах ее был все тот же страх:

– Виктор... Дашенька...

– Что? – вскрикнул я.

– Твой знакомый... Бережанский!.. держит ее в заложниках... Он утащил в летнюю кухню...

Сзади пахнуло хорошими духами. Стелла, появившись за нашими спинами, как сказочная фея или христианский ангел, ласково обняла Анну за плечи, погладила по голове. Анна прижалась к ней как ребенок, она никогда не была сильной женщиной, а в этом ангеле чувствуется голубая сталь, и Стелла властно и заботливо повела к выходу.

Я все это видел только боковым зрением, мимо с громким топотом подошв пронеслись стены узкого коридорчика, я выскочил через боковую дверь.

В глубине участка сиротливо белела крохотная кухонька. Дверь и одно окно, там внутри кирпичная печь, я сложил ее тридцать лет тому, во все стороны на десятки шагов ровное пространство, если не считать десантников, что залегли и с той стороны.

Грудь моя вздымалась часто, я с трудом заставил себя остановиться. Заходящее солнце освещает домик чуть слева, на кирпичах старой стены видно каждую выбоинку, но в окне черно, как в безлунную ночь. На миг почудилось, что там что-то мелькнуло.

Я сделал два шага вперед, закричал:

– Это я, Никольский!

В избушке было тихо, но у меня было ощущение, что за мной наблюдают. Машины милиции стоят плотно, солнце играло на выставленных в нашу сторону стволах ружей и пистолетов.

Сделав еще пару шагов, я крикнул снова:

– Это я, Никольский!.. Покажись, никто стрелять не будет!

Снова тишина, далеко за оградой послышался шум, подъехали еще машины, но мои глаза не отрывались от избушки. Наконец там послышался шум, дверь чуть приоткрылась, темно, затем распахнулась во всю ширь. Там стоял на корточках Бережанский, левой рукой к груди прижимал Дашеньку, а правой приставил ствол пистолета ей в бок. Правая щека ребенка была расцарапана. Кровь с такой силой ударила мне в голову, что в глазах я услышал треск лопающихся кровеносных сосудов. Взор застлало красным. Я ощутил, как разрываю его на части, разбрасываю еще теплые куски мяса...