Кир Булычев - Летнее утро (Сборник)

И в тот же момент ружье взлетело в его руке и дернулось.

Я вздрогнул. Выстрел был короток и негромок — кусты сглотнули эхо. А в кустах затрещали ветки и упало что-то тяжелое.

— Спа-койно, — сказал лесник. Он достал патрон, перезарядил ружье, и только потом, приказав мне жестом оставаться на месте, вытащил из-за голенища нож и шагнул в кусты.

Теперь он был другой, вернее — уже третий человек. Первого — неуклюжего, староватого, неловкого — я увидел на рынке, в городе. Второй — маленький, добрый, домовитый — остался в доме, с Машей. А третий оказался сухим, ловким, быстрым и сильным. Этот, третий, стрелял.

— Коля, — позвал лесник из кустов. — Иди-ка сюда. Смотри, кого я свалил.

Подмяв длинные стебли, словно на травяной подушке, лежал большой серый зверь. У него были неправдоподобно длинные ноги, тонкие для массивного мохнатого торса, и вытянутая вперед, как у борзой, но куда более массивная, почти крокодилья, морда с оскаленными, желтыми клыками.

— Уже прыгнул, — сказал лесник, упираясь в бок зверю носком сапога. — Повезло нам, что с первого выстрела взяли. Они живучие.

— Вроде волка?

— Говорят, они домашние раньше были, как собаки. Одичали потом, когда пастухов разорили. А теперь некул хуже волка. Человека знают, не любят. На человека охотятся.

Лесник ломал ветки, забрасывал ими некула.

— Скажу своим. Потом заберут. До ночи никто не тронет. Где-то логово близко. На меня один уже бросался, покрупнее этого. Я промахнулся.

— Они по одному ходят?

— Не бойся. Они только зимой в стаи собираются… Солнце высоко. Поспешим.

Мы шли дальше по кромке кустов.

— Вы кому-нибудь про все это рассказывали?

— Нет.

Мы вышли на тропу. Кустарник остался позади, тропинка тянулась среди редких лиственных деревьев, обогнула неглубокую, обширную впадину, заросшую бурьяном. Из листьев выглядывали обгорелые балки.

— Тут раньше жили, — сказал Сергей Иванович. — Теперь не живут. Так вот, я ведь человек, можно сказать, обыкновенный. Образования не пришлось получить. Но повидал всякое. Всю войну прошел, награды имею, за рубежом несколько стран повидал. И по-худому жизнь поворачивалась. И по-хорошему. Так что не спеши меня судить. Тебе, может, сейчас кажется: проще простого — увидел в лесу дыру, другой мир, беги, сообщай куда следует, умные люди разберутся. А оказывается, все куда сложнее…

Мы спустились в лощину, по дну которой протекал узкий ручей. Через него было переброшено два бревна.

— Дождей что-то давно не было, — сказал лесник. Так говорят о засухе у себя дома, в деревне. — Я хотел понять, что к чему. Ведь не в городе живу, там до милиционера добежал — взгляните, гражданин начальник. Вот поеду я в город за тридцать километров, пойду по учреждениям пороги обивать. Не поверят. А насмешек боюсь. Когда осложнения пошли, вообще отложил. Увидишь почему. Поймешь. Но неуверенность осталась. И мучает. А теперь я на тебя кой-что переложу, ты и решай. Сначала погляди, пойми все, потом решай. Я подозреваю, что не Земля это. Понятно? Чего глядишь как черт на богородицу?

— Почему вы так думаете?

— Звезды не такие и сутки короче. На час да короче. И другие данные есть. Ко мне тогда еще приезжали. Друзья-охотнички. Не столько наохотятся, сколько водки переведут. Один преподаватель там был, из области, я с ним теоретически побеседовал. Я его и так и этак допрашивал, только чтобы не выдать про дыру. Я ему: «А если бы так, а если бы не так?» А он в ответ: «В твоем алкогольном бреду, Сергей, ты видел параллельный мир. Есть такая теория». Ты, Николай, о параллельных мирах слыхал? Как наука на них смотрит?

— Слыхал. Никак не смотрит.

— Будто это такая же Земля, только на ней все чуть иначе. И таких земель может быть сто… Отойди-ка, милый друг, в сторонку. В кусты. А то испугаешь.

В том месте тропа сливалась с пыльной проселочной дорогой. Я услышал скрип колес. Сергей Иванович вышел на дорогу и свистнул. В ответ кто-то сказал: «Эй». Скрип колес оборвался. Мне ничего не была видно из кустов. Мне показалось даже, что лесник нарочно оставил меня в таком месте, откуда мне ничего не видно.

Как бы еще какой-нибудь некул не догадался, что я здесь, в кустах, безоружный. Лесник и добежать не успеет. Кора дерева была черной, шершавой — я потрогал. Черный жучок с длинными, щегольски закрученными усами остановился и стал ощупывать усами мой палец, заградивший дорогу. Параллельный мир… Почему-то меня занимала не столько сущность этого мира, говорить о котором можно будет лишь потом, когда я его увижу. Я думал о дыре. О двери на болоте. То есть о том феномене, о котором я уже знаю. В чем сущность этого переходника? Короток ли он, как сам шалаш, или бесконечно длинен? Отчего это ощущение падения, невероятной скорости? Мгновенный момент перехода или туннель, протянувшийся в пространстве? От природы этой двери зависит и принцип мира, в который мы попали. Если допустить, что это мир параллельный, то о его расположении в пространстве даже не стоит пока гадать. Если же это мир, существующий в нашей, допустим, Галактике, то искривление пространства… Тьфу, никогда не подумал бы, что придется ломать голову над столь невероятным феноменом. Но ведь невероятно все, с чем мы не сталкивались раньше. Я привык к тому, что Земля круглая, а легко ли было поверить в это первым путешественникам, которые не знали о законах Ньютона? Сегодня мы можем снисходительно улыбаться, вспоминая ретроградов, которые уверяли, что антиподы обязательно упадут куда-то, как же иначе им удержаться вниз головой? А так ли он наивен — тот ретроград? Что такое гравитация, что за невидимые цепи держат материальный мир? Хорошо, с цепями мы смирились, а не пройдут ли недолгие годы и мы также не смиримся ли с тем, что можно шагнуть в иной мир и уже меня, последнего могиканина из ретроградов будут корить за то, что я пытаюсь выяснить: а где в самом деле находится та земля, в которую мы вступаем сквозь черную дыру?

— Николай, — окликнул с дороги лесник. — Пойди сюда.

— Иду.

В туче пыли, уже почти осевшей, но еще скрывавшей, будто утренний туман, колеса, возвышалась арба, запряженная парой маленьких, заморенных — торчали ребра — носорогов с потертыми ярмом холками. Туловища у носорогов были необычно поджарые, а ноги были довольно тонкие и очень мохнатые, серая, вроде собачьей, шерсть облезала клочьями. Над носорогами кружились слепни. У арбы стоял мужчина в серой домотканой одежде, мешком опускавшейся до колен. Он был бос. При виде меня он поднял свободную от поводьев руку и приложил к груди. Редкая клочковатая бородка казалась нарисованной неаккуратным ребенком. Зеленые глаза смотрели настороженно.

— Приятель мой, — сообщил лесник. — Зуем звать. Я ему сказал, что ты — мой младший брат. Не обидишься?