Джордж Мартин - Песнь о Лии

Гурли возобновил рассказ, но я уже не слушал. Я чувствовал, что уже узнал достаточно о шкинах и о Сосуне, а вот о Лианне я все еще беспокоился. Вскоре Гурли замолчал, и остаток пути прошел и тишине. Мы преодолели большее расстояние, чем раньше. Даже Башня, этот сверкающий стальной ориентир, скрылась за холмами.

Местность стала более неровной, каменистой, густо заросшей зеленью. Холмы вздымались все выше и выглядели совсем первозданными. Но купола лепились и на этой земле, и дальше, и дальше, и дальше, и везде были шкины. Лия могла быть здесь. Затерялась в этом море живых существ. Что она ищет? О чем думает?

Наконец наш аэромобиль опустился в лесистой долине между двумя огромными каменистыми холмами. Шкины жили даже здесь, красные кирпичные купола поднимались до уровня подлеска, окруженные невысокими корявыми деревцами. Я без труда обнаружил пещеру. Вход находился на полпути к вершине одного из холмов: темная дыра в скале, к которой вела пыльная извилистая тропинка.

Мы вышли в долину и стали взбираться вверх. Гурли устремился вперед большими неуклюжими шагами, Валкаренья двигался с легким изяществом и, казалось, не знал усталости, а полицейский невозмутимо всходил на холм медленной, тяжелой походкой. Я тащился сзади. Я еле-еле плелся, и к тому времени, как мы добрались до входа в пещеру, уже задыхался.

Я ожидал увидеть наскальные рисунки, или алтарь, или некий храм природы, но жестоко разочаровался. Обыкновенная пещера с мокрыми каменными стенами, низким потолком и холодным влажным воздухом. Здесь было прохладнее, чем на поверхности, и не так пыльно. И все. В глубину вел длинный, петляющий подземный коридор, достаточно широкий для того, чтобы идти вчетвером, но довольно низкий, так что Гурли пришлось пригнуться. Вдоль стен на равном расстоянии друг от друга были укреплены факелы, но горел только каждый четвертый. Факелы чадили, дым от горящего масла поднимался к потолку и вился клубами впереди нас. Интересно, почему дым затягивает в глубину?

После десяти минут ходьбы, в основном вниз, под уклон, коридор привел нас в высокое, ярко освещенное помещение со сводчатым потолком, на котором пятнами копоти осел факельный дым. Здесь жил Сосун.

Он был ржаво-красный, цвета засохшей крови, вовсе не такой прозрачно пунцовый, как маленькие паразиты, которые присасываются к коже Посвященных. На исполинском теле вырисовывались черные крапины - как ожоги или пятна сажи. Я едва видел дальний конец пещеры: Сосун был внушительных размеров, он возвышался почти до потолка. Но на середине зала его тело резко сходило на нет, как громадный студенистый холм, и заканчивалось в добрых двадцати футах от нас. Между нами и этой чудовищной тушей висели сети покачивающихся красных нитей - живая паутина из плоти Сосуна, подступающая к самым нашим лицам.

И все это пульсировало. Как единый организм. Даже нити вибрировали согласно, то расширяясь, то вновь сжимаясь, послушные ритму, молча заданному этим великаном.

Меня замутило, но остальные сохраняли спокойствие. Они это уже видели.

- Пошли, - сказал Валкаренья, включив карманный фонарик: тусклого света факелов явно не хватало.

Огонек фонаря плясал на пульсирующей паутине, и паутина теперь казалась таинственным заколдованным лесом. Валкаренья шагнул в этот лес. Легко. Направляя фонарь и отстраняя Сосуна.

Гурли последовал за Валкареньей, я в ужасе медлил. Валкаренья, обернувшись ко мне, улыбнулся.

- Не беспокойся, - сказал он. - Чтобы прилипнуть, Сосуну нужно несколько часов, и потом, его легко снять. Если ты случайно до него дотронешься, он тебя не схватит.

Я собрался с духом, протянул руку и коснулся одной из живых нитей. Она была мягкая, влажная и немного скользкая. Только и всего. Нить порвалась довольно легко. Я шел сквозь эту чащу, выставив вперед руку, наклоняясь и разрывая паутину. Полицейский молча шагал за мной.

Потом мы встали в дальнем конце пещеры, там, где исполинский Сосун был пониже. Валкаренья с минуту созерцал громадную тушу, а потом указал куда-то фонариком.

- Смотри, - сказал он. - Конечное Единение.

Я посмотрел. Луч высветил одно из темных пятен, кляксу на ржаво-бурой поверхности. Я пригляделся. В пятне стояла голова. Как раз посреди черной кляксы; было видно только лицо, хотя и оно покрылось тонкой красноватой пленкой. Но черты я узнал сразу. Пожилой шкин, морщинистый и большеглазый. Глаза его были закрыты. Но он улыбался. Улыбался.

Я подошел ближе. Чуть пониже, справа, из вязкой массы выглядывали кончики пальцев. И больше ничего. Тела уже не было, Сосун втянул его в себя и переварил или сейчас переваривал. Старый шкин был мертв, и кровопийца поглощал его труп.

- Каждое темное пятно - след Единения, - водя фонарем, как указкой, говорил Валкаренья. - Конечно, со временем пятна сходят. Сосун постоянно растет. Лет через сто он заполнит зал и вылезет в коридор.

Сзади послышался шорох. Я оглянулся. Кто-то еще шел через паутину.

Вскоре она поравнялась с нами и улыбнулась. Старая шкинская женщина, нагая, груди - ниже талии. Разумеется, Посвященная. Сосун покрывал большую часть ее головы, а на спине болтался еще ниже, чем груди спереди. От пребывания на солнце Сосун стал ярким и прозрачным. Было видно, как он пожирает кожу на спине женщины.

- Кандидатка на Конечное Единение, - пояснил Гурли.

- Популярная пещера, - усмехнувшись добавил Валкаренья.

Женщина не заговорила с нами, мы тоже ничего ей не сказали. Улыбаясь, она прошла мимо. И легла на Сосуна.

Маленький Сосун, сидящий у нее на голове, казалось, почти растворился, утонул в теле пещерного великана. Шкинка и исполинский Сосун слились воедино. И все. Она просто закрыла глаза и спокойно лежала, словно спала.

- Что это? - спросил я.

- Единение, - сказал Валкаренья. - Только через час что-нибудь станет заметно, но Сосун уже засасывает ее. Говорят, это реакция на тепло тела. Через день она погрузится совсем. Через два она будет как этот... - Фонарь нашел наполовину залепленное пленкой лицо.

- Вы можете прочитать ее чувства? - спросил Гурли. - Может быть, это нам поможет.

- Хорошо, - согласился я. Любопытство победило отвращение.

Я раскрылся навстречу женщине. И в душу ко мне ворвалась буря. Впрочем, буря - не совсем то слово. Это было нечто огромное и грозное, сильное и жгучее, оно ослепляло, от него захватывало дух. Но в то же время - спокойное и нежное, хотя нежность была горячей иной ненависти. Кто-то тихо звал меня, пел, как сирены, что-то неодолимо манило, влекло меня к себе, омывая все мое существо ярко-красными волнами страсти. Оно одновременно переполняло и опустошало. Откуда-то слышалась громкая бронзовая музыка колоколов, песнь любви, бескорыстия и духовной близости, приобщения к радости единения, возвещающая, что одиночества больше нет.