Ал. Буртынский - Искатель. 1983. Выпуск №1

Что делать?.. Через минуту-другую, немцы начнут обходить вагоны, и тогда им крышка — на виду у всех далеко не убежишь. А этот с бородой все стоит, покуривает, гад. И немцев не боится, прихвостень. Волнение сменилось напряженностью, в висках стучало. Чтоб тебе провалиться, зараза! шел бы своей дорогой, да поскорей! А старик все смотрел раздумчиво и, кажется, в одну точку, в прорезь дверей, точно и в самом деле мог что-то разглядеть. Или его соблазнял незакрытый вагон, и он норовил заглянуть и чего-нибудь стащить? Мало ли добра в товарняках… Где-то тут рядом начинается лес, кажется, подальше, за семафором. Выскочить и пройти мимо деда… В крайнем случае, если подымет шум, их двое… А там дай бог ноги. Да и станет ли он лезть в это дело, пойдет себе, не обращая внимания, если не дурак. И не враг…

— Пошли!

Носком сапога Антон откатил дверь…

И в этот момент старик двинулся чуть наискосок, может, ему тоже надо было переходить на ту сторону станции через тамбур. На мгновение остановился, чуть повернув голову, обронил, словно сейчас лишь увидел Антона:

— Зайцы-путешественники?

И кажется, даже подмигнул. В темноте блеснули глаза под надвинутым козырьком, все остальное лицо тонуло в густой бороде. Почудилось, что где-то он видел этого человека, слышал глуховатый голос. Нет, не было у него знакомых мужиков с бородами. На мгновение обожгла мысль — а вдруг его узнали, мало ли перебывало у отца людей! Всяких. А сейчас тут немцы.

Закурить не хотите? — спросил бородач, уже словно бы тронувшись с места и ничуть не удивляясь им — мало ли ездят сейчас по дорогам войны, может, принял их за окруженцев — только сейчас Антон вспомнил, что ведь они в летных шлемах, правда, в темноте не поймешь.

— Не курим. Хромай дальше, папаша.

— Издалека путешествуете?

— Да тут рядом, из-под… — отозвался Борька и тотчас умолк — как обрезали.

— Ну и как там погодка, в Чернигове?

Оба молчали. Антон чувствовал затылком горячее дыхание Бориса.

— Погода, спрашиваю, какая в Чернигове?

— Что ты привязался со своим Черниговом? — прошипел Антон, сжимая в кармане «вальтер». — Мотай отсюда.

— Как знаете, — пожал плечами бородач, — только зря сопишь, по лесу тут заставы, окруженцев ловят. Так что зря…

Он повернулся уходить и тотчас остановился на голос Антона, спрыгнувшего наземь.

— Стой… Слушай, отец, ты русский? — Решение пришло неожиданно.

— Хохол.

— Одно и то же. Помоги, если совесть есть.

— Совесть не напасть, без совести б не пропасть. — В голосе его почудился смешок.

— Говори сразу — поможешь? Свои мы, понял, свои. — Он отступил в тень вагона, боясь, как бы их не увидели часовые с паровоза, и отвел рукой Бориса.

— А в Чернигове дождичек, — проворчал Борис.

— Ступайте вперед, — торопливо проговорил бородач, понизив голос, словно только и ждал этой просьбы, — вдоль под забором. Ясно? Под забором. Там в конце в пролом и по тропе прямо… К лесу. Увидишь дом в три окна. Крайний, крыльцо желтое, крашеное.

— Понял — желтое.

— Его издали видать. Там еще левей дома, туда ни шагу.

— Понял, а ты сзади пойдешь. Смотри не сверни, достану. На месте уложу.

— Уложу… Где это ты словечек таких поднабрался? Не у батьки ли…

Внутри у Антона похолодело. Что это, случайно оброненное слово или его в самом деле узнали? Он остановился у пролома, ожидая странного деда, пропустив Бориса, пролез сам и, лишь пройдя по затененной терновником тропе, оглянулся — провожатого позади не было. Теперь они оба стояли в растерянности… Первой мыслью было — западня! Чего только не передумал Антон за эти мгновения!

— Чего стали, стоячка на вас напала? — послышался приглушенный шепот по ту сторону терновника. — Вам дорога указана, головы еловые? Три минуты ходу — прямиком и направо…

— А ты?

— Скоро буду. У меня дела на станции. Ступайте, не бейтесь, была б нужда, на путях бы вас взяли, сопляки… И поторапливайся!

Антон пошел первым, теряясь в догадках. Что-то ему подсказывало: надо рисковать. В конце концов, деваться некуда, светало, а в случае чего… Он сжал в кармане пистолет и быстро зашагал по тропе.

Калитка была не заперта, двор утопал в гуще поблекшего сада. — За домом был пустырь с подлеском, дальше зубчато темнел сосновый бор. Осторожно, стараясь не шуметь, Антон ступил на крыльцо и, обернувшись, прошептал Борису:

— Стань за углом, если выстрелю, беги в лес.

Борис кивнул, он казался странно спокойным, глаза в темных впадинах чуть мрачно посвечивали из-под бровей.

— Жди…

Решение было отчаянным, надо было рисковать. Если за ними следят, все равно подобру не выпустят.

В сенях пахло керосином, кожей, какими-то солениями, запахи ощущались до тошноты остро. Он взвел в кармане курок. Услышав звяканье посуды сквозь обитую мешковиной дверь, толкнул ее. И замер. Спиной к нему у припечка маячила женская фигурка с распущенными волосами, в туго подпоясанном ватничке. Еще- ничего не понимая, почувствовал, как ослабли ноги Медленно опустился на табурет у дверей, поднялся и снова сел.

Женщина знакомым движением откинула со лба воронью челку, закрыла заслонкой печь и снова обернулась, знакомо коснувшись пальцами висков.

— Здравствуй, Клава, — сказал он почти беззвучно.

— Здравствуй… — Она отняла от висков пальцы.

Его толкнуло к ней, но он не тронулся с места, словно наткнулся на невидимую преграду. Что-то неуловимо новое было в ее обличье, мгновенно погасшем взгляде карих глаз: вместо слепящей солнечности сдержанный испуг, когда он зачем-то дважды повторил, что он от дядьки. Теперь он уже не сомневался, кто был их провожатый, такой непохожий на себя в окладистой бороде и старой одежде лесовика. И еще сказал, что Борька там, во дворе, сейчас он его позовет. Но Клавка словно не расслышала, лишь отчужденно распахнулись ресницы.

— Ты…

— Не узнаешь? — спросил Антон и снова хотел шагнуть к ней, но что-то словно бы удержало его, — Клав… Ну что ты в самом деле?

— Чей ты? Откуда?

Наконец-то опомнился… А чья она? Почему здесь? Ведь должна была эвакуироваться. А она здесь, с этим своим пострадавшим перед войной дядькой, который теперь запросто, без опаски носил ружье и разговаривал с немцем. Все это, обдавая жаром, пронеслось в мыслях, и, пока звал Бориса, не сводил глаз с Клавки, смотревшей мимо него на дверь.

— Клав, сказал он, и голос его вдруг захлебнулся нежностью, — будь оно все проклято, Клав, ты что… — И все так же мягко, запинаясь, ни с того ни с сего стал объяснять, почему сразу не узнал дедова дома, — ~ тогда они шли сюда от шоссе опушкой, а сейчас совсем с другой стороны. Надо же…

Она пристально, недоверчиво взглянула на него, губы ее тронула улыбка и тотчас сбежала.