Андрей Щупов - Поезд Ноя

— Все тип-топ, полковник! Ни одного трупа! Взяли дуриков тепленькими. Пулемет, правда, устаревший. По возрасту — в дедушки годится.

— Устаревший там или не устаревший, а дырок в шкуре навертел бы за милую душу, — проворчал Адам.

— За то и шнобель сосунку попортили. Пострелять, стервец, вздумал.

— Я же не знал… — заерзал на мешках шмыгающий юнец. — Честное слово, все вышло случайно! Автоматически…

— Автоматически, — Коляныч без особой злобы наградил пленника подзатыльником. — Ты, чай, не робот, чтобы автоматически действовать.

— Нет, правда! Если надо, спрашивайте, я все расскажу!

— Расскажешь, не сомневайся, — полковник зашел под навес, с удовольствием откинул скользкий капюшон. — Давненько не менялись?

Юноша с готовностью закивал.

— Давно… Уже шестой час пошел. А обещали через два послать смену.

— Обманули, значит? Обидно… Чем вооружены ваши обманщики?

— Есть еще с десяток таких же пулеметов. Пара скорострелок шестиствольных, но к ним патронов почти нет. Одна артиллерийская установка, гранаты.

— Взрывчатка?

— Кажется, тоже есть.

— Это понятно, что есть. Я спрашиваю, какая и в каком количестве? Тротил, пластид, шимоза, другая какая зараза?

— По-моему… — пленный растерянно огляделся. — То есть… Я ведь в этом не очень разбираюсь. Стружки там какие-то были в мешках. И еще такие желтенькие кирпичики…

К юноше с мычанием рванулся связанный сосед. Похоже, он только сейчас очухался. Бешеные глаза его горели жутковатым огнем, руки и плечи часто дергались, силясь справиться с путами.

— Спокойно, лишенец! — кулак Коляныча жестко боднул «лишенца» в бок, заставил скрючиться. Не удовольствовавшись сделанным, Адам наградил бунтаря звонкой затрещиной, вынырнувшей из ножен сталью пощекотал подбородок.

— Трепыхнись еще разок, побрею и скальп сниму!

Пленник по-звериному зарычал.

— Ишь, ты! Сердится!..

— Это Бес! Дружок Знахаря, — пленный с разбитым носом опасливо косился на поверженного коллегу. — Колется постоянно. Либо порошки нюхает. Вы в карманах у него пошарьте! Там должны быть такие прозрачные пакетики.

— Вот еще! Шариться… — Коляныч тем не менее вывернул карманы Беса. На брезент высыпались миниатюрные полиэтиленовые упаковки.

— Я же говорил! Он с кокаина не слазит!

— Ничего, у нас слезет… Кто такой Знахарь? Ваш местный атаман?

Пленный кивнул.

— А тебя как звать?

— Леон. Леон Куроганов.

— Леня, значит. Понятно… — Павел Матвеевич, спрятав в кулаке сигарету, пощелкал зажигалкой, сосредоточенно закурил. Собственно, спрашивать больше было не о чем. О пулеметах со взрывчаткой знали и раньше. О сюрпризах типа артиллерийских установок и многоствольных комплексов тоже подозревали. Были уже прецеденты. Дабы доказать серьезность намерений, пуриты не стеснялись подрывать опоры, давать предупреждающие залпы по головным локомотивам. Вот и здесь разбушевавшиеся юнцы успели уничтожить одну из обходных ветвей. Досталось от них и вылетевшему на рекогносцировку вертолету. Должно быть, зацепили из скорострелок. Штучка еще та — опасная. При полном боекомплекте — пароход пополам разрежет, а уж удержать неприятеля на узком мосточке — дело вовсе плевое. Хоть табуном атакуй, хоть по одиночке.

Полковник озабоченно покосился на часы. По идее допрос можно было сворачивать. А то и впрямь вспомнят, пришлют смену — и выйдет шутка-прибаутка…

— Чего хочет Знахарь?

— Ну… Это я тоже не очень. Знаю только, что говорит он здорово. Как примется молотить языком, так людей качать начинает. У кого судороги, у кого глаза под лоб…

— А у тебя?

— Что у меня?

— У тебя тоже глаза под лоб?

Пленный смешался.

— Я у них недавно, еще не привык. Но вообще-то слушать интересно. Знахарь про потустороннее все на свете знает, про мировую паутину рассказывает, про штольни.

— Про паутину?

— Ага. Будто бы наш мир — это оследний слой, понимаете? А над нами, якобы, другие мосты и другие цивилизации.

— Инопланетяне, что ли?

— Зачем же, — тоже люди, только из иного времени. И так — слой за слоем. Но это все мертвые. Те, кто живые, обретаются на дне. И если постараться, то одного большого лифта может хватить, чтобы переправить все человечество.

— Это в смысле, значит, на дно?

Леон замялся.

— Я уже сказал: я в этом не силен. Вы лучше Беса поспрашивайте.

— Ничего, как-нибудь перебьемся без бесовщины. — Павел Матвеевич переглянулся с Мацисом. — Все вроде ясно, а?

— Что ж тут неясного! Крошить надо гадов — и все дела!

Полковник вновь затянулся. Каждый раз, когда истаивающая сигаретка подплывала к губам, пальцы касались колючей щеки, и это нервировало. Собственную неопрятность и небритость он не переносил более всего.

— Что ж… Раз ясно, значит, закругляемся.

— Я еще могу рассказать. Вы только спросите!

— Понимаю, Лень, конечно, можешь. Только времени у нас нет, чтобы с тобой душевно беседовать. Поболтали, и будет. Пора выдвигаться.

— Там ждет заслон, — торопливо залопотал Леон. — Я думаю, они будут стрелять.

— Ай, беда какая! — язвительно протянул Мацис. Взглянув на полковника, деловито спросил: — Куда их? С моста?

Павел Матвеевич кивнул и тотчас разглядел, как стремительно побледнел юноша. Услышанная фраза чуть было не отправила его в обморок.

— Не надо, — заикаясь, забормотал пленный. — Пожалуйста, не надо! Я же случайно! Честное слово, случайно!

— Все случайно, — Адам похлопал его по плечу. — Случайно рождаемся, случайно умираем.

— За что?… Я же ни кого не убивал!.. — Пленный сполз с мешков на колени. Слезы струились по его щекам.

— Это потому что не успел, — с той же нравоучительностью произнес Адам. — Не дали бы тебе вовремя по чухальнику, и наделал бы делов.

— Я же машинально! Я не хотел!..

Полковник вздохнул.

— Ладно, — он отшвырнул окурок. — Сопляка оставьте, может, еще сгодится. Остальных за борт.

Мацис холодно кивнул. Ему приходилось вытворять и не такое. Двоих извивающихся пленников подхватили под микитки, рывками поволокли к перилам моста. Павел Матвеевич отвернулся. Неожиданно вспомнилось, как давным-давно разобидел его в транспорте какой-то обабок, заподозрив в том, что он не передал деньги на билет. Подозрение показалось юному Павлу столь мелочным, гадким и неправдоподобным, что он вскипел лишь минут через пять или шесть. Так долго доходило до него мутноватое обвинение человечка. А когда наконец дошло, он выбросил мужчину из автобуса и, наверное, убил бы, не вступись за него случайные прохожие. Как бы то ни было, полыхнувшая в нем тогда ярость напугала его самого. Напугала прежде всего несоразмерностью случившегося. Жизнь человека и какой-то разнесчастный билетик. Тогда он еще не знал, что несоразмерность — явление закономерное и обыденное, что чаще всего в мире так и поступают. Спустя всего полтора десятилетия, по его приказу к стенке поставили первого мародера. За первым последовал второй и третий. Вереница напуганных, злых и оплывших от слез лиц. В дни смут военным пришлось поработать вдосталь, но никогда более Павел Матвеевич не испытывал такой жгучей ненависти, которую породил в нем тот давний пассажир.