Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

- Добрынин, - негромко произнес Павел.

- Хорошая фамилия, - кивнул, не оборачиваясь, возчик. - Богатырская. А я у вашего колхозного бригадира ночевал, вот он мне и говорил вечером про тебя честный, говорил, до глупости. А я его этих слов не одобрил. Я ему так сказал: честность - она не от глупости, а от совестности, когда человеку чужого не надо и своего не жалко. Я ему так и сказал. А он не согласился. Вот тогда я и подумал - и почему это в нашей стране так мало народ честность в себе уважает? А?

- Не знаю, - признался Павел.

- Вот и я не знаю. А ведь я тоже народ, и тоже не очень в себе эту честность уважаю. В других уважаю, а в себе - не очень. Вот и вчера вечером... Ну выпили мы с этим бригадиром, а он мне такую маленькую книжечку показывает сам Ленин, говорит, написал. Ну а я глаза вылупил - я ж про Ленина слыхал, - и вот когда бригадир в погреб полез за огурчиками солеными, взял я эту книжульку и под рубаху спрятал. Украл в общем. А зачем? Ведь неграмотный я. И старуха моя неграмотная. Вот еду теперь и мучаюсь. Хоть и не очень, если по правде...

- Не хорошо это, - вздохнул Павел.

- Да знаю я, знаю, - вздохнул в ответ старик. - А что ж теперь делать?

- У вас в районе школа есть? - спросил Павел.

- Конешно.

- Ну, тогда возьми и отдай ее в школу, чтоб дети читали. Там-то она пользу принесет, - рассудительно сказал Добрынин. - Да и большую, чем в бригадирском доме.

- О-о-о... - задумчиво протянул возчик. - А и на самом деле мудро... и справедливо... Так и сделаю. Тебя сперва отвезу, а потом сразу в школу, я там эту, что грамоте учит, знаю. Ей и отдам.

Ехали они еще долго - лошаденка была старой и едва переставляла ноги. Телега для нее была все равно, что двести вагонов для слабосильного паровоза. Старик то молчал, то говорил что-то, но уже не про честность, а так, из обычной жизни. А Павел в минуты тишины думал настороженно о своем будущем, а в другие минуты слушал старика, который больше к нему не оборачивался, а рассказывал все, глядя вперед на дорогу. Так, через некоторое время приблизились они к первым избам районного села. Старик тут же сообщил Павлу, что до революции в их селе больше ста хозяйств было, а сколько их сейчас - он не знал, но колхозное хозяйство у них большое, хоть и неуклюжее.

Остановились у избы с красным флагом на крыше. Из торчавшей к небу кирпичной трубы, к которой и была привязана жердь с флагом, валил дым, густой и клочковатый, как от сгорания сырого угля. Дым летел вверх и приподнимал собою кумач флага, а оттого снизу казалось, что и флаг - черно-красный.

- Прибыли, - сказал старик, спрыгнув с телеги. - Заходь туда, спросишь секретаря Коваленкова. А я в школу поеду! Счастливо!

Павел поднялся на порог секретарской избы и оглянулся. Старик стоял перед лошадью, поглаживая ее и строго заглядывая животному в глаза. В избе пахло псиной. Сразу же в сенях к стене была приколочена длинная доска со вбитыми и подогнутыми кверху гвоздями. На одном гвозде висела шинель, на другом заляпанный глиной ватник.

Подошел Павел к двери, неплотно закрытой, и постучал.

- Чего там? - пробасили оттуда.

Зашел и оказался в бывшей просторной горнице, превращенной в ответственный кабинет. Вместо икон в красном уголке висел портрет Ленина, наклеенный на кусок картона. Портрет этот был знаком Павлу - напечатали его в газетах по какому-то важному поводу.

- Ну, здравствуйте! - привлек к себе внимание посетителя плотный мужчина, сидевший за столом. - Вы ко мне?

- Я... Меня в контролеры выбрали...

- А-а, ну да, мне уже звонили. Павел Александрович Добрынин. Да?

Павел кивнул. Мужчина неожиданно встал и протянул Павлу широченную и мозолистую ладонь. - Рад с вами познакомиться, - сказал он. Павел пожал секретарскую руку. После этого сел на стул.

- Вот что, - Коваленков тоже сел на свое место. - Мне поручено инструктаж с вами провести. Предварительный, так сказать, так как вся ответственность ляжет на ваши плечи и инструкций, чтобы справиться с нею, может не хватить. Трудно учесть все ситуации, какие, знаете, случаются... Но вы не волнуйтесь. Прежде всего изучите это!

И Коваленков протянул Павлу тонкую брошюру. Это была статья Ленина "Рабочий контроль". Павел раскрыл ее и на второй странице увидел чью-то неразборчивую подпись.

- Это он сам подписал? - спросил, показывая, у секретаря.

- Нет, это областной секретарь Павлюк. Вам на память.

- Спасибо, - сказал Павел.

- Да это мелочи. Если б вы знали, товарищ Добрынин, как я вам завидую... и секретарь Коваленков покачал головой, по-доброму глядя на Павла. - Я бы и сам хотел стать контролером, я ведь ответственность люблю! Вот только возраст у меня уже не тот. Да и силы не те... Вы не против у меня переночевать, машина ведь за вами только утром придет?

Павел согласился. Дом у секретаря был просторный. Из-за чистоты деревянного пола Павел стащил с ног сапоги и, размотав портянки, босиком прошел в горницу.

- Красиво тут, - похвалил он обстановку.

- Да, я порядок во всем люблю, - кивнул хозяин. Секретарь усадил Павла за стол, а сам разбудил жену, как оказалось, прикорнувшую в другой комнате, и она, поздоровавшись с гостем, прошмыгнула на двор за свежими овощами.

- Только с работы вернулась, - оправдывался за нее секретарь. - Доярка она, встает ни свет ни заря, вот и устала, конечно.

Вечер наступил быстро. Ясное дело, пили они с секретарем, но не молча и угрюмо, как пили люди раньше, до революции, а живо и с разговорами, так, чтобы польза развитию человеческому от этого была. Жена у Коваленкова отличалась хорошим нравом и послушностью, а когда зашел разговор о животноводстве - так и свое мнение вставила, что очень понравилось Павлу. Сказала она, что ему, как контролеру, при проверке животноводческих хозяйств необходимо будет проверять наличие чистоты на рабочих местах доярок и особенно чистоту их рук, потому как некоторые руки моют только после работы, а коров за вымя берут грязными руками, а ведь коровы тоже чистоту любят и у таких доярок потом доиться отказываются.

Утром с непривычки у Павла побаливала голова, но заботливый секретарь поднес ему стакан крепкого рассола, и сознание у гостя прояснилось.

Одевшись, он выглянул на улицу, где сияло солнце и, природа все еще бодрилась, несмотря на приближение похолоданий. Прямо за воротами стоял чистенький черный автомобиль. В кабине у руля дремал водитель, одетый в коричневую кожанку.

- Это за вами! - из-за спины донесся голос Коваленкова, - Спозаранку прислали, шофер, бедный, даже не выспался.

- Ну тогда пускай поспит... - проговорил Павел, которому не очень-то хотелось покидать гостеприимный дом, да и тревожило его то, что на неизвестное время покидал он родные места и свою семью. И хоть понятна была необходимость происходящего, но внутри все-таки сидел у него маленький такой человечек, для которого чувство ответственности было чужеродным и который любил жену: Маняшу сильнее Родины, за что и попадало ему в мыслях от Павла очень часто, если не сказать, что почти каждый день. Вот и теперь обозвал Павел этого человечка внутренне таким словом, какое еще ни разу вслух не произносил. И затих человечек, замолчал, притаился, обиженный.