Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2, окончание)

Полина КОПЫЛОВА

ЛЕТОПИСИ СВЯТЫХ ЗЕМЕЛЬ

ЧАСТЬ 2 (Окончание)

ПРЕДАННЫЕ И ПРЕДАТЕЛИ

...все пространство было наполнено свистящими потоками холода, они пронизывали мозг, выдувая и вымораживая из сознания все, кроме ужаса, ужаса, ужаса... О, как ужасно было падать в эту бездну, никогда не долетая - не долетая - не долетая до дна. О, этот бесконечно повторяющийся кошмар!.. И в какой-то миг она осознала, что не упадет...

Гарью пахло еще долго. Флаги оставались спущенными и отражались в весенних лужах на лиловом бесснежном льду. Весна была мокрая, ветреная, с сизо сыреющими сугробами возле стен. Над рекой чернели пустые дома Дворянского Берега, на льду лежали плоты, на плотах кучами - тела убитых той ночью. Лед растает - поплывут плоты вниз по Вагернали, на страх речным Этарет - тем, кто из них еще жив остался.

Про королеву слышно было мало - болеет и болеет. Но это и по приспущенным флагам видно. Выздоровела бы - подняли бы флаги. Начали было некоторые людишки языки чесать, что, мол, сановники сами правят, смерть королевы скрыв, - их взяли прямиком в Цитадель и доказали им, что они не правы. Вернулись бедолаги и не стали молчать о том, что видели... Через два дня все кумушки Хаара схватились за сердце, жалея королеву...

Окна в ее покоях были занавешены. Ниссагль, будь его воля, скорей занавесил бы зеркала или вовсе их вынес. Но Беатрикс не разрешала. Едва начав вставать, медленно, по-старушечьи переступая, ходила и смотрела в них - в коричневой, как болотная вода, глубине ее встречало испещренное черными пятнами костлявое лицо с натекшими мешками под глазами, а сами-то глаза были тусклы, безразличны ко всему... Она отворачивалась, потом смотрела снова. Закрывалась руками, глядела сквозь растопыренные сизые пальцы. В душе перекатывалось что-то тяжкое, как ртуть. Вспомнился Эринто. Вот сейчас, сейчас бы сорвал он с нее маску. Как расширились бы его глаза, как задрожало бы дыхание... Бедняжка Эринто. Она еще в силах кого-то жалеть? Стало быть. в силах, если ездила к Эзелю. В маске, конечно. Он лежал, глядя мимо нее, кусая губы. Тогда она сказала:

"Мне тоже даром не прошла эта ночь..." - и открыла лицо. Эзель содрогнулся:

"Прости меня..."

"Ты тоже прости..." - Она поцеловала его в лоб черными губами. Попроси он в тот миг отпустить кого-то из Сервайра, отправить в опалу Ниссагля - сделала бы, и не пожалела бы потом.

Но он только смотрел ей в лицо и молчал. Она снова надела маску, едва не заплакав.

В Галерее Мечей целыми днями гремела сталь - окрепнув, Беатрикс пристрастилась к фехтованию и рубке, теперь целыми днями дралась со свободными от дозоров офицерами стражи - взмокшая, задыхающаяся, раззадоренная. Перед схваткой она снимала маску, отшпиливала фермель от стянутого под горлом ворота. Глаза у нее загорались, она молча и свирепо кидалась в атаку, безжалостно загоняя противников в угол, но быстро теряла дыхание, и тогда теснили ее. Она отбивалась до последнего, пока у нее не вышибали из руки клинок, пока не приперли к обтертой многими спинами стене, пока не заставляли сползать по ней вниз. Потом она, тяжело дыша, ложилась на застеленную медвежьей шкурой широкую лавку и часами наблюдала за фехтующими. Государственные дела за нее вершили Таббет и Ниссагль. А она смотрела на сходящихся бойцов, слушая гулко разносящийся по галерее лязг и пряча зябнущие руки в подол, - хмурая, со спадающими на плечи светлыми волосами, в сравнении с холеным блеском которых еще отвратительнее выглядело осунувшееся, пятнистое, землистого цвета лицо... Дни тянулись, ничем друг от друга не отличаясь, иногда мнилось, что один составлен из нескольких. Отдышавшись, она снова бралась за оружие - из Галереи Мечей ее было не выманить.

В спину уходящему Ниссаглю летело звонкое дребезжание стали, эхо нагоняло его, ему слышался этот звон повсюду, даже в тихих холодных церквях, где давно уже не было служб.

Звонка же королевская тоска!

Серый день смотрел в узкие голубоватые окна дворцовой церковки с голым алтарем. Костяная высокая статуя Господа казалась седой от сыплющейся со сводов сухой каменной пыли. У Господа был похожий на тарелку нимб и пустые глаза, привыкшие к бесконечным одиноким будням и рядам вечно пустых скамей. Ниссагль подошел ближе.

В их доме всегда было с верой как-то странно. Мужчины поминали Силу, женщины бегали со свечами за огоньком к святой Годиве-на-Барг, отстаивали там колени возле доски с наивно намалеванной ядреной и чернявой святой, которая признала Господа первой из женщин. А статуя Господа с темными щербинами на складках алебастровой столы была задвинута куда-то в угол.

Господь возвышался перед ним - равнодушный, желтоватый, запыленный, и при взгляде на него возникало раздражение... Ниссагль подошел к самому подножию. Лицо Бога было вырезано таким образом, что никто не мог выскользнуть из-под его взгляда. Ниссагль взглянул на него без опаски. Хрипло позвал: "Господи!", точно проверил голос, и повторил еще раз: "Господи!" Теперь можно было говорить о главном.

- Мой Боже, - он медленно опустился на колени. доверчиво поднимая лицо к пустым глазницам, - вот я, пришел к тебе.

"А что ж тебе надо?" - услышал он в душе своей ответ.

- Боже всеблагой, Ты меня знаешь. Вот я перед Тобой, какой есть. Грешный я и злой, душа у меня черна, много дурного я сделал и еще больше сделаю. - Бог молчал, давая Ниссаглю выговориться. - Поэтому не за себя прошу! Прошу за королеву. Боже! - Голос Ниссагля задрожал. - Верни ей ее красоту. Сделай ее снова красавицей, какой она была. Боже! Ты знаешь, что она мне дороже всего на этом свете! Пусть она меня никогда не полюбит, пусть никогда не будет у нее моих детей, пусть однажды она поразит меня своей ненавистью... Отними у меня все, что хочешь, Боже, только сделай ее прежней! Я прошу за нее, потому что она страдает, потому что ей больно от ее уродства! Смилуйся, верни ей красоту! Пусть опять все мужчины будут провожать ее взглядами, Боже! - Ниссагль переждал и добавил: - Пожалуйста... Она не заслужила, она не заслужила... И разве мы не твои люди, Боже, которых ты сделал?

Ему почудилось, что как-то посветлело в воздухе, и тогда он понял, что слова его ушли через камень в синие заоблачные выси, где слоняются по белым полям улыбчивые ангелы и меж ними голубоокий неприкаянный чудик с посохом и пухлой кожаной книгой под мышкой, с неумолчным бормотанием на кротких устах. Вот он услышит, задумается, побормочет...

Из Галереи Мечей по-прежнему звенело и лязгало, и Ниссагль с удивлением отметил, что во время молитвы не слышал этих звуков.

Он поторопился вернуться в Галерею. Лицо отбивающей удары Беатрикс было все так же черно. Но ведь не мог же Бог обмануть его ожидания! Нет, нет, чудо должно случиться!