Фрэнк Герберт - Дети Дюны

— Вполне соответствующая королевской, принцесса.

— Внимание к детям, — сказала она. — Одежду следует отправить на Арракис в качестве подарков для королевских близнецов. Это будет подарком от моего сына, ты понимаешь меня, Тайканик?

— Вполне, принцесса.

— Пусть напишет что-то вроде сопроводительного письма. В нем должно говориться, что он посылает эту пустяковую одежду в знак своей преданности Дому Атридесов. Что-то в этом духе.

— А по какому случаю?

— Ну, хотя бы по поводу дня рождения, праздника или еще чего-нибудь, Тайканик. Это я предоставляю тебе. Я доверяю тебе, мой друг. Он молча посмотрел на нее.

Ее лицо ожесточилось.

— Ты наверняка должен знать это? Кому еще я могу довериться с тех пор, как умер мой муж?

Он пожал плечами и подумал, что с ней очень опасно быть в тесных отношениях, особенно после того, как он только что убедился на примере Левенбрега, что может произойти.

— И еще, Тайканик, — сказала она, — еще одна деталь.

— Да, принцесса.

— Моего сына учат управлять. Наступит время, когда он будет готов взять власть в свои руки. Ты узнаешь, когда наступит этот момент. Я хочу, чтобы меня немедленно об этом поставили в известность.

— Как прикажешь, принцесса.

Она откинулась назад и понимающе посмотрела на Тайканика.

— Ты не одобряешь меня, я знаю это. Но для меня не имеет значения, сколько времени ты будешь помнить этот урок с Левенбрегом.

— Он хорошо обращался с животными, но вполне заменимый слуга, да, принцесса.

— Я совсем не это имела в виду!

— Разве? Тогда… я не понимаю.

— Армия, — сказала она, — формируется, по возможности, из полностью заменимых частей. Вот это и есть урок Левенбрега.

— Заменимые части, — сказал он. — Включая высшее командование?

— Без высшего командования. В армии для этого редко возникает причина, Тайканик. Вот почему ты немедленно овладеешь религией Махди, и в то же время начнешь обращать в нее моего сына.

— Я готов, принцесса. Я полагаю вы не хотите, чтобы я ограничил его образование по другим военным искусствам ради этой, э-э-э… религии?

Она вскочила со стула, обошла его кругом, остановилась у двери сказала, не оборачиваясь:

— Когда-нибудь, Тайканик, ты выведешь меня из терпения. — С этими словами она вышла.

— Я должна тебе кое-что рассказать, — сказала Джессика, — хотя даже я знаю, что этот мой рассказ напомнит тебе о многих случаях из нашего общего прошлого и что это подвергнет тебя опасности.

Она замолчала, чтобы посмотреть, как Ганима воспринимает это.

Они сидели одни, вдвоем, расположившись на низких диванных подушках в палате съетча Табр. Понадобилось значительное умение для проведения этой встречи, и Джессика была совсем не уверена, что не она одна прикладывала усилия для подобной встречи. Казалось, Ганима предвидела и продумывала каждый шаг. Было почти два часа пополудни, и волнения, связанные с узнаваниями, были уже позади. Джессика заставила себя сконцентрировать внимание на этой комнате со стенами из скал, с ее темными занавесями и желтыми подушками. Чтобы преодолеть накопившееся напряжение, она мысленно перенеслась, в первый раз за многие годы, во времена, напоминавшие ей о Литании. Против Страха из ритуала Бене Джессерит.

«Я должна бояться. Страх убивает разум. Страх — это маленькая смерть, которая несет полное забвение. Я буду смотреть в лицо моему страху. Я позволю ему овладеть мною и пронзить меня насквозь. И когда он уйдет, я внутренним зрением прослежу его путь. Там, куда уйдет страх, не будет ничего. Только я останусь».

Она проделала это молча и глубоко, спокойно вздохнула.

— Иногда это помогает, — сказала Ганима. — Я имею в виду Литанию.

Джессика закрыла глаза, чтобы скрыть потрясение от этой способности проникновения в чужие мысли. Прошло много времени с тех пор, как кто-нибудь был способен прочитать ее сокровенные мысли. Осознание этого всегда приводило в замешательство, особенно, когда эта способность подкреплялась интеллектом, который скрывался под маской детства.

Посмотрев в лицо своему страху, Джессика открыла глаза и уже знала источник беспорядка: «Я боюсь моих внуков». Ни один из этих детей не показал позор Мерзости, который Алия выставляла напоказ, хотя Лито выдавал каждый признак какого-то ужасающего уживания. Вот по какой причине он очень искусно отстранен от этой встречи.

В порыве гнева Джессика отбросила в сторону свои привычные застарелые эмоциональные маски, зная, что здесь от них не будет никакой пользы, они всего лишь препятствие в общении. С тех пор, когда у нее была любовь с Герцогом, она не убирала препятствия, и она обнаружила, что это ей принесло одновременно облегчение и боль. Остались факты, которые ни проклятья, ни молитвы, ни Литания не могли бы убрать из этой жизни. От этих фактов нельзя было убежать. Их нельзя было проигнорировать. Элементы видений Пола были восстановлены и были подхвачены его детьми. Они были магнитом в пустоте: жестокость и все самые серьезные злоупотребления властью притягивались к ним.

Ганима, наблюдавшая за сменой эмоций на лице своей бабушки, была очень удивлена, что Джессика потеряла над собой контроль.

Абсолютно синхронно, как бы улавливая движения друг друга, обе повернулись, глаза их встретились, и они уставились друг на друга, проникая глубоко друг в друга. Они обменялись между собой мыслями, не произнося слов. Джессика: «Я хочу, чтобы ты видела мой страх».

Ганима: «Теперь я знаю, что ты любишь меня».

Это был быстро проходящий момент их внутреннего доверия.

Джессика сказала:

— Когда твой отец был еще мальчиком, я доставила на Келадан Преподобную Мать, чтобы протестировать его.

Ганима кивнула. Память об этом была слишком яркой: «Мы, последователи Бене Джессерит, были очень осторожны, чтобы увериться в том, что дети, которых мы воспитывали, были людьми, а не животными. Никто никогда не мог определить это по внешнему виду».