Журнал «Если» 2007 № 04

– Вот это красавец! Как мы его назовем? Может, окрестим «Мальфатто»? note 1 1. Уродец, недоделанный. (итал.) 2. Бадди – от английского buddy, приятель – партнер по погружению. Хотя некоторые энтузиасты практикуют так называемый соло-дай-винг (одиночные погружения), одна из самых старых традиций подводного плавания заключается в том, что погружения всегда нужно совершать с партнером. Вот этот-то партнер и называется бадди. (Здесь и далее прим. авт.) 3. «Зодиак» – надувная лодка с подвесным мотором. Используется для погружения с акваланго. 4. Декомпрессионные остановки – остановки, которые дайвер обязан делать, поднимаясь с большой глубины (рассчитываются при помощи специальных таблиц). Делаются для предотвращения образования пузырьков азота в крови (декомпрессионная болезнь). 5. Октопус — резервный аппарат дыхания, подключенный к основному баллону. 6. «Сказка о потерпевшем кораблекрушение», XXI в. до н.э., Египет, эпоха Среднего Царства. Перевод Т.А.Шерковой. 7. Скажи, что происходит? (исп.) 8. Угрюмой. (исп.) 9. Старик поможет. (исп.) 10. Только старик. Другие тебе не помогут. (исп.) 11. Будь осторожна, Чуча. (исп.) 12. Ты спрашиваешь старика? (исп.) 13. Твой брат потерялся. (исп.) Что скажете?

Не услышав возражений, он поднял чашу и объявил:

– Подойди, Мальфатто, и прими новую кличку!

Я как ни в чем не бывало присоединился к общему смеху и шагнул к крикуну, дружески протягивая руку. Смех мигом оборвался, когда я сцепился с ним пальцами и начал гнуть его руку до тех пор, пока насмешник не рухнул на пол, хныча и умоляя о пощаде.

Я позволил ему унижаться, пока это мне не надоело, после чего нагнулся и тихо шепнул:

– Меня зовут Никколо. Сообщи это всем. Еще раз услышу «Мальфатто», и это слово окажется твоим предсмертным.

Чтобы подкрепить обещание, я для вящей надежности с силой пнул его в ребра и только потом помог подняться. Он громко назвал меня по имени.

Этот случай произвел впечатление на остальных слуг. Однако мой враг и впоследствии всячески досаждал мне, правда, исподтишка.

Магию свитка на это ничтожество я тратить не стал. К тому же судьба покарала его без моей помощи: мерзавец сломал себе шею, свалившись с колокольни.

Через пару дней с меня сняли мерки для ливреи. Вскоре я получил лучший наряд из всех, которые мне доводилось носить до сих пор: из превосходной ткани и сшитый точно по фигуре (если это можно назвать фигурой). Целый месяц я штудировал правила этикета, прежде чем был допущен к графу Ридольфо.

В последние дни во дворце царила легкая суматоха. Члены семьи ходили мрачнее тучи и настороженно переглядывались, а слуги безуспешно гадали о причинах столь странного поведения. Правда, носились самые разные слухи, но точно никто ничего не знал. Как новичок, я знал меньше остальных, поэтому и выжидал, стараясь угодить каждому встречному, – искусство, приобретаемое долгой практикой, – и довольно скоро пронюхал правду о событиях во дворце.

От доверенного информатора пришло известие, что враждебное графу семейство готовит нападение на него и его сыновей. Больше мне ничего не удалось проведать, да я и не пытался. Дураку легче всего разыгрывать дурака… до определенного момента.

Как-то поздно ночью меня позвали в личные покои графа Ри-дольфо. Кроме него там было еще четверо мужчин. В двоих я узнал графских сыновей. Я впервые увидел своего господина и, нужно сказать, нашел его величественным и грозным: большая голова с гривой белоснежных волос, квадратное лицо, узкие губы и упрямо выдвинутый вперед подбородок. Нос, когда-то сломанный, сросся криво, а по правой щеке сбегал тонкий шрам. Само это лицо, холодное и жесткое, как камень, было безмолвным предупреждением. Не дай бог увидеть его во гневе!

Именно такой человек мог быть мне весьма полезен.

Он велел мне подойти и жестом остановил в нескольких шагах. Граф Ридольфо никому не позволял приближаться к нему. Предосторожность вполне уместная: однажды кузен оставил шрам на его щеке. Подбоченившись, он оглядел меня, обошел со всех сторон, словно изучая произведение искусства.

– Значит, ты и есть мой новый дурак.

– Нет, господин, я ваш добрый ангел, – возразил я, поклонившись и состроив самую уродливую гримасу.

Граф не улыбнулся.

– Дурак и лгун. В этом городе ты будешь процветать.

Один из придворных, стоявший в стороне, изучал рисунок паркета. Никто не разговаривал и не смотрел на окружающих. Я просто обонял, чувствовал на языке вкус страха. И понял, как действовать.

— Я жду твоего слова, дурак, – произнес граф. – Мои враги задумали убить меня и сыновей. Я знаю имена всех участников заговора. Что мне теперь делать?

— Действуйте как мужчина. Убейте всех и дайте знать каждому жителю этого города, кто совершил месть.

— У меня есть иной выход?

— Да. Ничего не предпринимайте, и в этом доме появится второй дурак.

Он долго молчал, а когда наконец заговорил, в голосе не чувствовалось гнева.

– Ты дерзкий шут.

Я распростер руки, чтобы лучше показать ливрею.

– Я принадлежу знатному дому, а не женскому монастырю. С чего это я должен говорить тихо и проповедовать покорность?

Сыновья обменялись одобрительными взглядами. Один вельможа кивнул. Другой окинул меня быстрым, полным ненависти взглядом.

— А вот кое-кто из живущих в графском доме не прочь проповедовать смирение, – отрезал граф. – Скажи: тот, кто следует совету дурака – сам дурак?

— Бывает, что человек, принявший во внимание слова мудреца, оказывается в дураках, иногда же самым мудрым будет послушать дурака. Все зависит от человека, дурака и совета, господин мой.

Он снова долго, безмолвно глядел на меня, прежде чем приказать:

– Завтра за обедом развлечешь нас. А сейчас проваливай, пока окончательно не лишил нас аппетита.

Он пренебрежительно взмахнул рукой. Я немедленно попятился к выходу, кланяясь с преувеличенной почтительностью всем и каждому. Так значит, меня позвали, чтобы кого-то унизить: это ясно, как день. Теперь в этом доме у меня появился враг. Надеюсь, это надежный враг. Надежный враг может быть полезнее дюжины друзей, потому что день и ночь заставляет человека быть начеку.

Как оказалось, враг не причинил мне ни зла, ни добра. После этой ночи во дворце его больше не видели.

Граф Ридольфо серьезно смотрел на жизнь. Даже самые идиотские трюки и выходки не вызвали улыбки на этом холодном лице. Он кивнул, одобряя мое искусство жонглера и акробата, но шуточки явно ему не понравились: во всяком случае, он ничем не выказал одобрительного к ним отношения. С таким же успехом я мог быть нем. А вот рассмешить сыновей оказалось гораздо легче. Андреа, старший, во всем подражал отцу и, хотя редко улыбался, часто шептал: