Window Dark - Сказ о том, как появилась нелинейная геометрия

Раньше учиться было не в пример легче, нежели в наши многотрудные времена. Особливо, если ученик званием обладал. Маркиз там, или виконт. На худой конец и граф подходил неплохо. А все потому, что в ту эпоху ценилась не высшая математика, а высшее происхождение.

«Чем же легче учиться то?» — спросите вы. Да вот, к примеру, стоит ученик у доски, глазами дырку в полу сверлит, не знает ничего, морда великовозрастная, а коварный учитель ручонки потирает, глазенками хитрыми по сторонам зыркает. «Что, — говорит, — не знаем теорему то, не выучили-с, сударь?» А как же ее было выучить, если сей сударь до утра в кабаке просидел и при всем своем горячем желании не мог до книги дорваться по причине полного не хождения нижних конечностей.

«Ладно, — кивнет злыдень с длинной указкой, — тогда князь Знаменский докажет нам, что теорема верна.» Встанет огромный лоб в изукрашенном кафтане, поведет кудрявой головой, да и промолчит. Все в том же кабаке провел он ночь. И ведь ходили у пресветлого князя и нижние конечности и верхние, да только не знал об этом князь, потому как спал, носом свои благородным уткнувшись в залитую вином, да водкой столешницу. Где ж еще молодость свою провести пресветлому князю? Не больной чай, за книгой то впотьмах сидеть, да ясны очи портить. Но и не дурак он, одним словом — не дурак. «Ну, — зловеще скривится грозный учитель, — верна ли теорема?» Князь за словом в карман не лезет. «Верна,» — кивает он. «А чем докажете-с, Ваше сиятельство?» Нахмурит лицо князь, помрачнеет его чело, разверзнутся уста, да проронят непреклонно: «Даю слово дворянина, что теорема верна!» И все! И ничего не сказать учителю супротив такого ультиматума, потому как значимо оно, слово дворянина.

А вот Коле не повезло. Не дворянином он уродился. Бывали, правда, легенды, что древний родич ходил под началом самого Юрия Милославского, отвечал за правый сапог сего знаменитого и славного князя и так усердно отвечал, что пожаловал ему народный герой то ли бочку вина, то ли звание какое. Но вредный господин Загоскин, что описывал подвиги русичей, не расстарался для Коли. То ли забыл он написать про славного Колиного предка, то ли редактор попросил объем книженции подсократить, но так уж вышло, что в окончательный вариант повести история о правом сапоге не вошла.

И когда вызывают Колю к доске, нет у него спасительного слова дворянина из-за вредного господина Загоскина. Нечем крыть ему каверзные вопросы. Это вчера все в том же кабаке крыл Коля козырями дворянские карты, и самих дворян тоже крыл словами простыми, народными. А тут самый захудалый дворянинчик, да не дворянинчик даже, а дворянишко нос кверху дерет, ничем мол нас не взять. И обидно Коле, аж до слез обидно. Щурится учитель загадочно и вопросец подкидывает. «А не пересекаются ли у нас, господин Лобачевский, параллельные прямые?» — коварно смотрит он на Колю. Вот провокатор! Так и ждет, гнида разночинская, когда кивнет бедный Коля головой, да подтвердит, что не пересекаются эти линии. Нет, не таков Коля! Не так он прост, хоть и не имеет за душой происхождения. «Пересекаются,» — хмуро роняет он. На вот тебе, эксплуататор народных масс, подавись. «И как же это они у нас пересекаются?» радуется учитель. И по его довольному виду догадывается Коля, что не угадал он, что пропал, что попался в силки. Ну как было не попасться, тоже ведь в кабак охота. В картишки там перекинуться, девкам подмигнуть, семечек прикупить, да заплевать шелухой поллавки, мол знай наших. Всякие князья, да графы теперь блаженствуют. Кто в окно пялится, кто под парту залез и досыпает там, что не урвал беспокойной ночкой, кто мух ловит, а кто зевает, аж шея трещит. И только Коля-бедняга мучается на радость остальным. Вот-вот вышибут Колю из гимназии, и тогда прямая дорожка не в инженеры, а в дворники, а Коля с детства для себя уяснил, что склонности у него к умственному труду в теплом и уютном помещении.

Ничего не остается, как стоять на своем. «Пересекаются,» — упрямо твердит он и начинает чертить на доске прямые, да буквы латинские, не из книг ученых, от которых глаза болят, а прямо из головы. Так и прут формулы, так и лезут, следи только, чтобы на правду похожи были. Вот сползает с учительского лица змеиная улыбочка, и не опускается розга на спины учеников знатных, да нерадивых, кои уснули, так и не дождавшись перерыва. Не знает, что сказать учитель, хмурится, как не проспавшийся князь Знаменский, и уходит из класса, чтобы сбегать в местную лавчонку, да прикупить первоисточников, дабы посрамить ученика дерзкого, да своевольного. Но стоит на пути кабак. Хоть справа обходи его, хоть слева, а все дверь на пути. Оглянуться не успеешь, уж внутри. И холодеет душа от того, что не ведаешь, как попал сюда, каким провидением.

А Коле не до кабака. Коле до типографии. Ай, умный мужик был Иван Федоров. Изобрел станок печатный, чтобы каждый мог мысли собственны не в голове держать, да не на грамотах берестяных, а в книгах, от одного вида которых сразу понятно становится, что не дурак их сочинял.

Деньжата у Коли водились. И скажите мне, зачем же еще существуют на свете белом графы, князья, да прочие дворянишки, как не для того, чтобы в карты их обыгрывать и тем самым претворять в жизнь-судьбу идею вечную о справедливости. Вот стоит Коля в типографии, где бородатые мужики, все как один Иваны, все как один Федоровы, снуют по задымленному помещению и печатают себе, да Коле измышления его о том, почему же это параллельные прямые пересекаются.

Напечатать книжку мало. Важно, чтобы дошла она до народа, чтобы взял народ ее в свои натруженные руки, да восхитился бы уму Колиному, необъятному. Тащит Коля свои теплые, с пылу-с жару, книженции, да снова не в кабак, а в лавку книжную. А за прилавком зыркает по сторонам, чтоб народ не стянул чего, приказчик — друг Колин, с которым вместе дворян как липку обдирали. В те времена народ еще читать не умел, но книжные лавки любил. Скрадет книженцию-другую и шасть домой. Вроде и не нужна вещица, а все равно на душе теплее.

А уж приятель Колин мастак по торговым делам. Поставил он книжку на видное место, так, чтобы до каждого дошло, вот она — лучшая книжка по математике. Пущай Архимеды в подвале плесневеют, а Гауссы там разные на чердаке пылятся. Колиной книжке в руки и флаг, и барабан и трубу полковую. Коля теперь в кабак побежал, а оттуда в книжную лавку уже важный профессор заходит.

Профессура тоже любила книжные лавки. Только она не воровала, а покупала, за что ее Колин друг завсегда уважал. Может какой-нибудь профессоришко и спер бы книгу, да нельзя. Надо ж хоть чем-то от простого народа отличаться. А то, что читать умеешь, на лбу ведь у тебя не написано. Бывает, нацепит себе крестьянин пенсне, в дилижансе подобранное, сделает умную физию, да ходит по магазину счастливый. Прям профессор. А ручонки уже тянутся, уже тащу т, что под руку подвернется. Неважно что, журнал ли «Колокол», «Месяцеслов» ли или «Страдания заграничной девицы Вероники, безвинно утопленной в Ламанчской проливе». Тут то его Колин дружок за воротник цап, да на улицу. Неча под профессоров подделываться, коль образованием не вышел.