Елена Горбачевская - Другая проекция

— Она сама родом из Сум, и глубочайшее ее убеждение по жизни, что у нас тут все — г…, «а ото у Сумах — це да!». Ну и говорит мне: «У нас у Сумах продовалысь кошельки с крокодиловой кожи. Простые стоили 10 рублей, а с крокодиловой кожи — 15. Так я ж дурна не купыла!». Я тут, глупенький, сопоставил с ценой в комиссионке, да и говорю: «Татьяна Анатольевна, те кошельки, наверное, из сумского крокодила делали». А она глаза как вылупит, думал, упадут прямо на пол, с минуту помолчала и говорит: «Валэра, ты у своем умэ, у Сумах жэ ж крокодилы не водятся!».

Мы дружно ржем, включая Барбосса. Обычный рабочий день. Ладно, хватит чаи гонять, пора и за работу браться. Забираю свою чашку с недопитым чаем и подсаживаюсь к установке, к своему любимому и ненавистному лазеру, и вдогонку слышу:

— Лена, зайдите ко мне, пожалуйста!

Этого еще не хватало! Шеф «на ковер» требует! И что за манера в понедельник с утра портить людям настроение! Точнее, приводить его в соответствие с собственным.

— Лена, вы почти каждый день являетесь на работу на грани опоздания! Что Вы себе позволяете! Это Вам не студенческая вольница! — отчитывал он меня, выпуская сигаретный дым прямо в лицо.

Хам трамвайный! Я хоть и сама курю, но все-таки… Не даром его Барбоссом прозвали.

— И потом, вы отдаете себе отчет, что срок конференции приближается, а у Вас не то, что доклад не готов, у Вас параметры установки пляшут, как хотят! Делом надо заниматься, а не витать в облаках!

— Вы же видите, что я работаю, как проклятая! После работы остаюсь, и даже кое-что уже получаться стало, — пытаюсь я оправдаться, хотя прекрасно понимаю, что все это бесполезно. — При небольших накачках все получается, как надо. Чистенькая нулевая мода, пятно кругленькое, как в учебнике, а стоит только поднять напряжение до 1.5 киловольт, начинается свистопляска.

— Как хотите, а чтобы в течение этой недели параметры излучения были такими, как надо при любой накачке! А о том, что Вы сидите тут по вечерам, мой юный друг, можете рассказывать сказки своей бабушке, я ни разу Вас не видел.

— У меня нет бабушки, — отрезала я и вышла, едва удержавшись, чтобы не стукнуть дверью.

Естественно, он меня не видит по вечерам. По той простой причине, что, пользуясь «проходимцем», исчезает не позднее четырех!

Мрачнее тучи, я возвращаюсь к лазеру, который, хоть ты тресни, при напряжении больше 1,3 кВ теряет нулевую моду и начинает гнать первую, отсюда и расходимость пучка — хуже некуда. Попробую подвигать диафрагму, совсем немного поднимая напряжения. Пых! Все нормально, вот она, родимая, на бумаге остается ровненькое круглое пятно. Так, чуть поднимем напряжение. Пусть заряжается. Пых! Нормально. Еще разок, только сдвинем диафрагму к глухому зеркалу, и еще чуть-чуть поднимем. Отхлебнем чайку, пока заряжается. Совсем остыл, зараза. Пых! Просто отлично! Пусть будет 1,5 кВ. Пусть зарядится не спеша.

Валерка полез на стеллаж прямо над моей головой. Только хотела крикнуть, чтобы не свалил на меня какой-нибудь осциллограф, как он сам вопит:

— Ленка, коробка с лампами падает, лови быстрее!

Лампы! Дефицит, равного которому нет. Нет ламп, нет никакой работы. Вскакиваю прямо с чашкой в руке, коробка уже выскальзывает у Валерки, пытаюсь подхватить, чай из кружки выплескивается прямо на контакт. Летит так медленно. Огромная коричневая бесформенная клякса, начало которой находится в кружке, а конец уже приближается к электродам, на которых напряжение полторы тысячи Вольт. Все вижу, все ощущаю как в замедленной съемке, но ничего не могу сделать. Вспышка! Мир взорвался на миллиард разноцветных осколков, которые, складываясь в самые причудливые сочетания, словно в калейдоскопе, кружатся вокруг меня в полной темноте. Я тоже попала в это вращение, в эту гигантскую цветовую воронку , которая тащила меня куда-то далеко, куда-то вглубь, туда где вечная темнота и вечный холод.

Полная темнота. Наверное, такая бывает смерть. Никто не удосужился поделиться со мной опытом. Вращение, вращение, вращение. Подумалось, хорошо, что уже умерла, иначе бы меня стошнило. Меня ведь даже в лифте укачивает. То есть укачивало. Но вот вращение прекратилось. Не осталось вообще никаких привычных ощущений. Я — никто. Я — нигде. И в то же самое время я — все, ощущаю каким-то непривычным образом всю Вселенную, а себя — ее частью, не обособленной маленькой частицей, а органичной структурой целого. Бесконечностью, которая является составной частью бесконечности. Я так стара, что помню рождение привычного мира, и в то же время чувствую, ощущаю предстоящее будущее. Вспомнилось школьное определение: «Материя вечна во времени и бесконечна в пространстве». Правду, оказывается, дедушка Ленин сказал! Или это не он сказал? Ладно, не важно, скоро встретимся, спрошу лично.

Что-то стало вокруг меня меняться. Не со мной, а именно вокруг. Пространство перестало быть однородным, появились какие-то потоки, вихри, шарообразные сгустки. Как будто оптический прибор навели на лучшую резкость, и стали видны более мелкие детали. То есть, конечно, не видны, по-прежнему глаза воспринимали только полную темноту, эти ощущения приходили прямо в мозг, минуя обычные человеческие рецепторы. Или не в мозг? У меня есть мозг или его у меня уже нет? Наверное, нет. Так забавно, меня это абсолютно не волнует. Структуру пространства я ощущала всей своей бесконечной сущностью, и это мое восприятие тоже постоянно изменялось, утоньшалось. Очертания сгустков становились менее расплывчатыми, и вот, сначала маленьким импульсом, а потом широкой, мягкой волной пришло ощущение исходящей от них энергии. Та часть меня-бесконечной, в которой сохранялись остатки меня-личности и которая, по-видимому, выполняла функции мозга, перегоревшего от напряжения в полторы тысячи Вольт, сделала вывод. Шары представляли собой энергетические концентраты, то есть были сгустками энергии, а потоки и вихри представляли собой время, перекрученное и переверченное во взаимодействии с энергией.

Энергетические структуры не висели неподвижно, они постоянно перемещались, вливались друг в друга, снова разделялись, взаимодействовали на расстоянии, выбрасывая что-то вроде узких протуберанцев. Временные потоки, при приближении к ним какого-либо сгустка, искривлялись, вытягивались, образуя узлы и петли, а при пересечении с энергетическими протуберанцами закручивались в вихри, всасывающие в себя и энергетические шары, и временные потоки, подобно гигантской воронке. Смешивая внутри себя в бешеном танце время и энергию, вихрь тянулся к другим структурам, рос, поглощая их. Наконец в пределах его досягаемости не осталось ни одного ощущаемого объекта, после чего воронка стала уменьшаться, опадать, втаскиваясь в собственное острие, которое в свою очередь разрасталось в энергетический сгусток невероятной мощности. Воронка всосалась внутрь молодого шара, который тут же выбросил пучок временных лучей, разлетевшихся в пространстве и продолживших этот невероятный танец. И снова пульсировали и разделялись шары, лучи завязывались в петли, их пожирали вихри, для того, чтобы родить вновь. То, что заменяло мне мозг в данных обстоятельствах, просто немо воспринимало, не в состоянии делать никаких выводов. Да, была бы крыша — точно бы уехала. Мертвые не только не потеют, но и не сходят с ума. Единственными чувствами, которые вызвали грандиозные вселенские катаклизмы, происходившие вокруг, были восхищение и любопытство.