Елена Горбачевская - Другая проекция

Мы не успели оглянуться, как закончился апрель. И правда, в этой суете дни скакали, словно обезумевшие кенгуру. Срочно нужно было ехать в Москву к Комлеву для отчета и дальнейшего продолжения сотрудничества. Появилась возможность хотя бы на немного вырваться из этой сумасшедшей гонки.

Я вот как считаю. Не только необходимость подавать заявление в ЗАГС за три месяца до свадьбы является средством, с помощью которого будущие супруги могут проверить свои чувства на прочность и устойчивость. На нее, на эту проверку, направлена вся наша социалистическая, а тем более перестроечная система.

Какое же взаимопонимание, взаимодействие, взаимовыручку и прочие взаимо- должны проявить будущие молодожены, чтобы добиться всех атрибутов нормальной свадьбы, а именно: регистрации не просто в районном ЗАГСе, а во дворце бракосочетаний, и в такое время, чтобы после торжественной церемонии еще и на банкет часок-другой остался. И в то же время не слишком рано, чтобы жениху успеть проснуться, побриться и вспомнить, что на сегодняшний день намечены некоторые мероприятия, и не забыть заехать за невестой, которая вообще может спать не ложиться, потому что иначе помнет прическу. Какую же силу воли и настойчивость нужно проявить, уговаривая неприступного администратора кафе принять заказ не на те блюда, которые самые дорогие, а на те, которые производят впечатление наиболее съедобных. Какую же нечеловеческую выдержку и толерантность, так необходимые в последующей семейной жизни, воспитают в себе будущие молодожены, уговаривая отстраненных и неприступных служительниц муз торговли, наших недосягаемых продавщиц, подать для примерки другой костюмчик, мотивируя такой мелочью, что брюки достигают только щиколоток — «Отпустите!», а в поясе вовсе не застегиваются — «Похудеете! К свадьбе все худеют!» Что ни говори, а наша система о нас заботится. Правда, как-то слишком уж по-своему, но все-таки.

Такие вот мысли вертелись у меня в голове, в то время как я курила в тамбуре поезда, направляясь в стольный град Москву пред светлые очи профессора Комлева. Необходимо было отвезти ему наши предварительные результаты, а у него забрать новые кристаллы, да в добавок кучу всякой документации. Правда, цель моей командировки занимала меня меньше всего. У меня были еще гораздо более важные задачи. Я заблаговременно предупредила Комлева, что появлюсь у него во второй половине дня, планируя первую провести в стайерском забеге по магазинам. И даже вынужденная разлука с Сережей не сильно расстраивала, потому что мы решили, что на обратном пути я заеду в Смоленск, и мы прекрасно проведем там майские праздники вместе.

С утречка и налегке я успешно совершила пробежку по основным московским магазинам. Надо сказать, небезрезультатно. Прекрасные беленькие туфельки, изящные лодочки на небольшом каблучке, радовали душу и взгляд. К тому же удалось купить рубашку для Сережи и еще кучу всяких нужных мелочей. Так что к Комлеву я заявилась уставшая, изрядно помятая в давке, но довольная.

— Здравствуйте, здравствуйте, коллега! — приветствовало меня мировое светило. — Как Ваши дела?

— Спасибо, неплохо. Мы сделали измерения практически по всем кристаллам, которые Вас интересовали. В инфракрасной области… — и я начала его грузить нашими результатами.

Надо сказать, Комлев остался очень доволен нашей работой. Даже за чашечкой кофе с сигаретой (мне было позволено курить в его личном кабинете!) рассказал забавную байку про профессора Бонч-Бруевича, сына того самого соратника дедушки Ленина.

Когда-то давно Бонч-Бруевич купил себе новый автомобиль и относился к нему слишком ревностно, что вызвало некий нездоровый ажиотаж среди остальных сотрудников ГОИ, Государственного оптического института. Коллеги-юмористы воткнули в выхлопную трубу его новенького лимузина милицейский свисток, и весь коллектив института с замиранием сердца собрался у окон, когда шеф отправился домой. Только стоило ему надавить педаль газа, как раздавалась пронзительная трель, слишком хорошо знакомая каждому автолюбителю. Озадаченный академик глушил мотор и усиленно оглядывался. Никого. Снова на газ — и снова советская милиция что-то имеет против. Дело едва не закончилось печально, поскольку один из весельчаков в пароксизме смеха чуть не вывалился из окна.

Вскоре я была загружена под завязку — в прямом и в переносном смысле. В объемистую сумку еле поместилось все, что мне необходимо было увезти в Минск, а голова просто распухла от идей и теорий, которые следовало проверить.

До отхода поезда оставалось еще часа два. Что ж, прекрасно, сказала я себе. Есть время купить какой-нибудь презент Сережиным родителям. Я решила сдать неподъемную сумку в камеру хранения на вокзале и налегке пробежаться по кондитерским магазинам, купить хороших московских конфет. Но не тут-то было. Во-первых, очередь в камеру хранения была такая, что я достоялась бы только к окончанию майских праздников. Во-вторых, во всех известных мне кондитерских магазинах было шаром покати. Не считая, конечно, плотной толпы страждущих покупателей. Праздник как-никак на носу! С трудом пропихиваясь сквозь сумасшедшую московскую толкучку, заякоренная своей непомерной сумкой, я пару раз чуть намертво не застряла в дверях. Так что когда в кафетерии ресторана «Прага» я увидела в продаже настоящий пражский торт, я долго не раздумывала.

Теперь дело было за маленьким. Довезти покупку в целости и сохранности. Пересаживаясь с линии на линию, я закрывала торт грудью, спасая от броуновского движения несметной толпы, берегла пуще глаза. Вот, наконец, и перрон. Мой третий вагон совсем рядом. Нумерация с хвоста, так что идти мне пришлось всего ничего. Я счастливо и облегченно вздохнула, примостила коробку на сумку и полезла в кармашек за билетом. Отвлеклась я не более, чем секунд на тридцать, и в этот момент какая-то полуслепая бабка размашисто наподдала ногой мою сумку. Сумка-то что, она тяжелая, только чуть колыхнулась. Зато коробка с тортом совершила двойное сальто и шлепнулась на крышку. Сюрприз!

Ну у какой женщины, даже напрочь равнодушной к сладкому, поднимется рука выбросить торт, даже если он до безобразия расплющен! Так и везла его с собой, всю дорогу гадая, что за месиво там внутри.

На Смоленский перрон поезд прибыл около одиннадцати вечера. И изо всего поезда выходила только я. Вышла и стою. Одна-одинешенька на перроне. На всем белом свете. Кругом темнотища. Никто меня не встречает, не ждет! Я же звонила Сереже, даже номер вагона сказала! А поезд уже отправился! Стоянка только полторы минуты. Но тут я увидела во весь дух мчащуюся вдалеке человеческую фигурку. Сережа!