Александр Громов - Мягкая посадка

Должно быть, тогда не только я начал это понимать.

Доберман Зулус продолжал тихонько и надоедливо скулить из своего заточения, а из ванной по-прежнему слышался плеск. Я встал, подкрался на цыпочках к двери в ванную и сунул нос. Дарья стояла под душем, запрокинув голову и медленно поворачиваясь, а тугие горячие струи восхитительно-упруго били в тугое шелковистое тело, а еще крутился вокруг этого тела влажный весомый пар, обтекал его и пропадал где-то под потолком, и, черт возьми, я подумал о том, что никогда еще у меня не было такой женщины, как она, и я ее, наверно, совсем не заслуживаю: и не дура ведь, и терпение у нее есть, и темперамент на уровне, и фигура просто потрясающая, слов нет, хотя Гарька, к примеру, сказал бы, что грудь полновата, но Гарька эстет оскаруайльдовский, что он понимает… и даже вот эта белая полоска на животе, оставшаяся от отверстия, через которое люди в белом извлекли аппендикс, ее не портит, а, пожалуй, совсем наоборот… Но тут я был обнаружен, послан к черту и, прервав свои мысли, вернулся в комнату, тем более что на экране началось нечто неординарное. Начало я, как назло, упустил, но уловил главное: судя по словам диктора, правительство сегодня наконец приняло давно ожидавшееся решение о строительстве второго европейского пояса защитных энергостанций по линии Выборг-Вологда-Пермь, причем плотность энергостанций во втором поясе решено увеличить по сравнению с первым в полтора-два раза, иными словами, расстояние между термоядерными станциями будет составлять триста километров, между обычными АЭС — сто пятнадцать километров и между тепловыми энергостанциями — не более двадцати километров. Едва я успел переварить это сообщение, как зажужжал вызов. Я тихонько чертыхнулся, но клавишу «здесь» все-таки нажал, и на экране в специальном окошке справа внизу возник Гарька Айвакян. Черт. Так я и знал.

— Смотрел? — тут же спросил он.

— Ну, смотрел.

— И как тебе это? — возбужденно напирал он. — Ты ведь, кажется, это считал? — Считал, — сказал я. — Грубая прикидка, конечно. Получается, что для того, чтобы остановить ледник, нужно строить десятигигаваттные энергостанции не более чем в восьмистах метрах друг от друга, так что сам понимаешь… Правда, я считал для северного пояса, там все же холоднее…

— Ясно, — сказал Гарька. — Слушай, ты бы хоть изображение включил, неудобно так, понимаешь, разговаривать…

— Обойдешься, — отрезал я, слыша, как Дарья кричит из-за двери: «Эй, Самойло, с кем ты там?..» Не хватало мне еще, чтобы Гарька увидел ее, когда она выходит из ванной, вся в томлении и неге. Я его знаю.

— Нехорошо, — с грустью констатировал Гарька. — Познакомил бы… Слушай, а зачем их тогда строят, а? Ничего не понятно. Ты хоть понимаешь, чем все это кончится?

— Еще как, — злобно сказал я. — Соберут под гребенку всех дубоцефалов, добавят адаптантов, какие посмирней, и пришлют к нам учиться. А ты как думал? И ты будешь их учить, никуда не денешься, да и я никуда не денусь. И с нас за их знания еще спросят. Понятно?

— Это понятно, — сказал Гарька, — я не о том. Я о том, что вообще…

— Э, нет, — прервал я его. — Извини, сейчас не могу. Насчет «вообще» — это мы потом, ладно? Завтра.

— Ты погоди, я не то хотел сказать…

— Завтра, говорю! — закричал я. — Завтра!

Я дал отбой, отчего окошко справа внизу на экране тотчас погасло, и, немного подумав, отключил телефон совсем. И ладно. Вечер — наш. Сумрак за окном выглядел криминально. Экран скромно известил о том, что выпуск новостей окончен, и что передача «Щит и меч» начнется через одну-две минуты. Одну или две? Никогда точно не скажут. Непонятным образом название передачи трансформировалось во мне сначала в «шип и меч», а потом, прокрутившись в голове через некую сеялку, — в «шип и мяч». Н-да. В общем, шарик лопнул.

Я пробежал по другим программам — там было что-то откровенно дубоцефальное — и выключил экран. Сзади послышались шаги, доберман призывно застучал лапами по полу, крутнулась дверная ручка, и голос Дарьи произнес: «Вот ты где, дурачок, настрадался, бедный, да?» Зулус оглушительно гавкнул. Немедленно в поле зрения возник морской свин Пашка и шариком закатился под диван, где, судя по звуку, тотчас вгрызся во что-то несъедобное.

— Эй! — сказала Дарья. — Где кофе?

— Будет, — пообещал я.

Она села с ногами в другое кресло, и я залюбовался. А ведь чуть не упустил ее тогда, чуть мимо не прошел, словно специально поставил себе целью упустить такую кису, хотя, конечно, настроение тогда у меня было, сколько я помню, препаршивейшее, и это в какой-то степени извиняет… Зато теперь приятно смотреть, как она сидит, свернувшись в кресле, в подпоясанном халатике, поджимает ноги, в которые тычется мордой дурак Зулус, и расслабленно дымит безникотиновой ароматической сигареткой, стряхивая пепел в маленькую пепельницу на подлокотнике. Вот эти сигаретки я не люблю, после них изо рта пахнет каким-то полупереваренным одеколоном, и Дарья очень хорошо знает, что я их не люблю. Поэтому, должно быть, и курит.

— Бездельник, — осудила она и красиво выпустила струю дыма. — Доцент озабоченный. Ты зачем в ванную полез, когда не просили, а?

— Нельзя? — спросил я.

— Нельзя.

— А когда будет можно?

— Сам знаешь когда. Когда сделаешь предложение, тогда и можно.

— Могу сделать хоть сейчас.

— Дурак. Знаешь ведь, что я имею в виду.

— А-а, формальности! — сказал я. — А какие нам с тобой нужны формальности? Мерзлое шампанское, мороженые цветы, куча развеселых дубоцефалов и что-нибудь плюшевое на радиаторе?

— Хотя бы. Ты лучше не придвигайся, а то знаешь как хочется тебе по физиономии заехать…

— Догадываюсь, — сказал я. — Впрочем, на мою физиономию ты уже посягала.

— Неужели?

— Забыла? — я потрогал голову. — Еще легко отделался, на три сантиметра левее — и быть бы мне без глаза.

— Это я нечаянно, — сказала Дарья. — Подумаешь, один раз лыжи уронила. Это не считается.

— Это с шестого этажа не считается?

— Что-то я не пойму, — прищурилась Дарья поверх сигареты, — ты от меня отказываешься или просто дразнишь?

— Дразню, — сказал я. — Кстати, я женат. А ты торопишься.

— Знаю я, как ты женат. Долго смеялась.

Я пожал плечами: твое, мол, дело.

— Формально — женат… Я же тебе говорю: торопишься.

— А чего ждать?

— Вот составлю инструкцию по эксплуатации, повешу себе на грудь и заставлю вызубрить. Муж — он, видишь ли, предмет хрупкий, требует ухода, он еще раз лыжами по морде не выдержит, от этого только любовник в раж входит, а муж ведь и загнуться может…

Она не ответила. Вот всегда у нас так бывает, не можем друг перед другом не выкобениваться, без этого нам жизнь не в жизнь, а почему — загадка природы. Дарья молча курила, глядя куда угодно, только не на меня. Доберман наконец отстал. Я шуганул ногой Пашку, высунувшего нахальный нос из-под дивана, и позвал: